Еще не вечер

— Пойдет.

— Тогда завтра днем. Приходи, дорогой, в двенадцать. Покушать сейчас не хочешь?

— Отметим завтра.

— Вы обещали рассказать про Черный лес, Маша.

— О, история очень странная. Вам принести еще пива?

Прокурор решил сделать паузу.

Она подумала.

— Черный лес имеет большую историю, — еще подумала… — Но когда-то не было никакого Черного леса: липовая аллея от дороги к усадьбе — старый каменный помещичий дом со вспомогательными постройками, поля вокруг. Но при вас Черный лес уже был.

— Да, и мы в детстве иногда ходили играть в то место старого дома. Я хорошо помню заросшие рвы геометрически правильных контуров. Тянула таинственность следов прошлого, дети всегда большие фантазеры… хотя, что я вам говорю, детство к вам ближе.

Она в ответ качнула веками «мерси», но с грустью:

— Детство и от меня уже в неприятной далекости.

И сразу перенастроилась.

— Заросшие рвы, они ведь от фундаментов?

— Н-да… то есть, конечно, от фундаментов.

— Зачем уничтожать хороший каменный дом, вспомогательные к нему постройки, да еще вместе с фундаментом. Это же немаленький труд, а? Я уже не говорю о самом уничтожении хорошего еще хозяйственного объекта.

Виктор тут же вспомнил известный рассказ Шукшина и привел его в качестве аргумента:

— Помните, у Василия Макаровича, поддатый бригадир сносит неработающую церковь «на кирпич». У нас сколько дури подобной было?

— Я по Шукшину курсовую писала. Вы очень к месту пример привели, но важное кое-что забыли.

Прокурор вопросительно поднял брови.

— Помните, не вышло ничего у этих дураков со старой кирпичной кладкой?

— Да, только развалили верхнюю часть несколькими большими кусками.

— Вот. И одно дело, зацепив тросами, трактором дернуть, а другое — уничтожить целый комплекс до нулевого уровня включительно.

Виктор сразу, соглашаясь, кивнул — права, несравнимые случаи.

— И наконец, церковь при коммунистах была вражьей силой, а функциональные помещения, в которых работал Институт и жили люди, зачем подвергать уничтожению вместе с фундаментом?

— Какой институт, Маша?

— А-а, интересно? — она сделала паузу, и прокурор понял к чему.

— Постараюсь, со своей стороны, не остаться в информационном долгу.

— Институт по изучению физических аномалий. Считался каким-то академическим филиалом и формально занимался землетрясениями, ураганами и прочим, чего нет или почти не было в России.

— Хочется прямо так и спросить: а на самом деле?

— На самом деле финансировался НКВД, штат сотрудников по именам и званиям был законспирирован. В 37-м все документы по нему были уничтожены, а все строения срыли до основания. Нам удалось опросить нескольких «местных», которые тогда были детьми, по их свидетельствам трудились над уничтожением более сотни солдат, и целых два месяца; особую охранную зону вокруг объявили, со стрельбой на поражение в нарушителей.

— Так, но «гвоздь программы» не понимаю в чем.

— «Гвоздь» связан со специалистами Института.

— Ну, раз 37-й…

Виктор не стал договаривать, история слишком понятная — массовые репрессии, только расстрельных приговоров около четырехсот тысяч.

— Нет, не так всё просто. Спецотряд был должен забрать всех сотрудников Института скопом. Прибыл ближе к вечеру, дали приказ собрать к утру в дорогу только самое необходимое. Расставили плотно посты. А утром, когда настало время поднимать людей, обнаружили, что их просто нет. Вещи, пищевые продукты — все на месте. Людей — ни одной души.

— Непонятный побег?

— Во-первых, непонятно как. Во-вторых, за ночь далеко не убежишь, тем более, были и пожилые люди. Прибавьте сюда телеграфную связь, да и телефонная в то время налажена неплохо была, а в системе НКВД все виды связи особенно быстро действовали. Железнодорожные станции контролировались. В лесах тоже надолго не укроешься, они тут, кстати сказать, небольшие, идут вперемежку с полями.

— Маша, а насколько достоверно само исчезновение?

— В городе еще немало старых людей, чьи родители были всему свидетелями.

— Все-таки это уже не прямое свидетельство, а слух. Дальше, как я догадываюсь, на этом месте стал расти Черный лес. Люди ушли под землю. Люди-деревья, да? Этого нет у Стивена Кинга?

В заведении вели себя по-свойски, почти по-домашнему: переговоры между столиками слышались постоянно, а вмешательство в чужой разговор считалось естественным именно потому, что чужим здесь ничто не считалось. И крупный мужчина, устроивший раньше дискуссию о справедливости и о том, кто «мы», повернул стул в их сторону:

— У Стивена Кинга нет, а вот у великого философа Николая Лосского кое-что есть.

— Борис, — быстро представила Маша, — ведет у нас раздел научной и познавательной информации.

Тот улыбчиво кивнул и осведомился, известна ли Виктору фамилия Лосский.

— Работ его не читал, а фамилию, да, слышал от своего культурного очень приятеля. Он в московской прокуратуре экспертом по художественным произведениям работает. Правильнее сказать, подрабатывает, а вообще — доцент МГУ. Этот Лосский действительно великий философ?

Сразу несколько голосов подтвердили, и Виктору сделалось неловко от своих недостаточных знаний.

— Причем философ строгий, — продолжил Борис, — очень не любивший произвольных суждений, всякой безответственной мысли.

Он совсем повернул стул в их сторону, а из-за другого столика успели сообщить:

— К тому же, Лосский был превосходный логик.

— Верно-верно. А среди многих проблем, которые он рассматривал, есть и такая: насколько сознательное и психическое присущи природе вообще, а не только человеку и высокоразвитому животному миру. И именно логическими построениями Лосский приходит к выводу: и сознательное — разной степени глубины, и психическое — тоже различающееся глубиной и разнообразием реакций, должны быть крайне распространены в природе. Если говорить очень коротко, из его работ следует наличие психоидных и сознающих субстанций. Или сущностей, как их иногда называют. Они чрезвычайно разнообразны по силе, свойствам, моральным характеристикам.

— Но ниже человека, — добавил кто-то, пока «докладчик» отвлекся допить свой бокал.

Борис, еще не допив, остерег поднятым вверх указательным пальцем…

— «Ниже человека» — это, во-первых, какого? Могут быть и повыше. А во-вторых, сила сущностей, которых по старинке еще называют демонами, бывает и незначительной и очень большой. Возьмите, к примеру, того же Азазелло — самый древний дух из известных средиземноморским цивилизациям и самый могущественный.

Виктор удивился, однако не он один — два голоса спросили наперебой: