Еще не вечер

Пил, не хмелел, чувства теряли силы…

И от этого не сошел с ума.

Официанту очень понравился новый посетитель — культурным видом, одеждой хорошего вкуса и лицом — умным и волевым.

Клиент заказал рюмку бренди и бутылку «Бордо».

Но по поводу закусок коротко произнес: «Потом».

Владимир ушел с работы на два часа раньше, чтобы переодеться, спокойно чаю попить и двинуться потом на встречу с хозяином «китайской» квартиры.

Центр тяжести сегодня вообще приходился на вечер — особенная нагрузка ложилась, конечно же, на милицию. При мысли о ночной операции Владимир начинал даже чуть волноваться — очень хотелось представить себя ее участником, и оттого еще, что преступление, непонятное и неудобное для следственных действий, может быть просто и в один раз раскрыто — хороший был бы финал!

…

Через час с небольшим он снова шел по теплым, дождавшимся лета улицам, шел уже не в казенной форме с погонами, которая, впрочем, ему очень нравилась, а в легком спортивном костюмчике, белых удобных кроссовках. Хоть день уступал место вечеру, явившаяся в город жара словно подчеркивая свою неслучайность, не уступила ни градуса, однако солнце теперь не било в глаза, не подпекало на открытых пространствах — жара перестала быть атакующей и тихо повисла в улицах, переулках, приглашая всех к дружескому покою.

Владимир складывал путь по переулкам, которые хорошо знал и любил, — именно эту часть старого города, тесноватую для современных застроек, сильно ими не тронутую. Тут оставалось много еще и от средней руки купеческих домов, и от жилья разночинного люда, тут можно было касаться истории многих очень человеческих жизней, не только далекого прошлого — а и близкого, и современников… тут были все вместе и чувствовали так друг друга; чувства множились, существовали в огромном многообразии, — для него, выросшего и жившего в стандартной многоэтажке, здесь по-другому шло время — здесь оно шло, но никуда не уходило.

Сигнал мобильного телефона сообщил про поступившую эсэмэску — «историческое время» сменилось сиюминутным.

Владимир приостановился, сообщение от обслуживающей компании… он вчера просил уточнить, что именно с аппаратом клиента, теперь ему написали: «вне зоны достижимости сигнала».

— Интересно, — он произнес вслух, и стал думать: что может такое в данной ситуации значить.

* * *

Стрелки часов передвинулись заметно за шесть.

Виктор, закончив с последним делом, получил от Надежды стакан чаю и отпустил ее домой.

У текущей, незначительной по каждому отдельному результату работы, есть одно преимущество, когда сделаешь ее много сразу, маленькие гирьки складываются в большой общий вес, отчего является ощущение собственной значительности и вообще смысла жизни.

Утешает такое.

Особенно на фоне случившегося или ожидаемого поражения. А Виктора среди дня опять стали дергать мысли о нестыковках, несуразностях каких-то в поведении преступников. Угнетать начинало отсутствие под ногами опоры: мало хорошего, если не знаешь, как узел распутать, но хуже гораздо, когда, по сути, узла нет в наличии.

Сработал городской звонок, который, уходя, Надежда перевела в его кабинет, прокурор поднял трубку и услышал голос Игоря Петровича.

Тот вяло сообщил, что новостей пока нет — это значило, наблюдение в храме и на похоронах ничего не дало.

И спросил, как работа у Виктора.

— Четыре дела утвердил для судебного производства.

— О, молодец! А какие дела?

Виктор рассказал.

Потом выпил чай и включил Интернет, чтобы пробежаться по новостям.

А минут через десять снова зазвонил «городской».

Заговорила вернувшаяся с похорон сестра покойного священника.

— Выезжаю, — не дослушивая, сообщил прокурор.

Время — безотчетное, летящее неощутимо — останавливается вдруг и не понимает, куда направляло свой бег — слабость хочет бессмысленно продолжать, сила рвется нарушить. Слабость говорит сейчас тихим голосом: «ты ничего не изменишь», воля громко требует: «иначе не изменится ничего!». С ним сейчас воля; неважно, что дело для нее крошечное, несоизмеримое с тем-тогда… Он просил Глеба, не просил — умолял: «Две пули в кровавого паука, и все развалится, разбежится, исчезнет, как исчезла опричнина после смерти мерзавца Грозного. У них с маршалом скоро личная встреча — две пули в кровавого паука!» Говорил, умолял, в ответ голова кивала согласие, но взгляд, когда он ловил взгляд — там была пустота… Почему?! Ведь видно — черная кровь совсем уже подступает: «Убеди маршала — он уцелеет, а даже если и нет, что жизнь одна по сравнению с жизнями миллионов спасенных».

И снова Нина…

Как-то, еще в начале их жизни, она сказала, что счастье — неумное и не ведущее никуда, а скорбь уходит и в небо и в землю; с сарказмом говорила про глупенькие слова Толстого: «… семьи счастливы одинаково, а несчастливы каждая по-своему»; наоборот — горе космично, одинаково для правого и неправого, оно объединяет людей, а счастье — свое у каждого, отдельное, маленькое. Он скоро стал понимать, что расходится с ней по самому ощущению жизни. Мировой дом держится на опорах, каждая — своя грань мира, или до конца глубокое человеческое ее ощущение, оно не должно исчезать, поэтому появляются люди вровень этим опорам — люди одного смысла, одной идеи — рядом с ними нечего делать другим.

И тогда в разговоре у него не было шансов: «Значит, так уготовано России Богом — я с ней. И сына тебе не отдам». Словно закрылись крепостные ворота: он перед высокими стенами, можно кричать, что зло создается не Богом, а человеком, и одолевается человеком на радость Богу, и что маленького сына нельзя вовлекать в страдание, не выбранное им самим…

В крепости не услышат.

Официант заметил — вино у клиента кончается.

Подошел.

Тот, поворотом пальца, показал заменить бутылку.

— Слушаюсь. Но разрешите напомнить, даже хорошее вино создает излишнюю кислотность. Позволите принести подходящей легкой закуски?

Клиент повернул вверх к нему голову, в темных глубоких глазах отметилась с детским выражением благодарность.

Владимир, расставшись с дьяконом, позвонил шефу на мобильный, желая сообщить, что движется к его дому, оказалось, однако, шеф находится на работе и тоже заполучил — «интересное — новенькое».

Хотя идти было не очень-то далеко, Владимир проголосовал, чтобы быстро подъехать, и даже согласился на живодерскую для небольшого тут расстояния цену.

Шефа он увидел в приемной, тот разливал кипяток из тефаля в две чашки.

— Давай-ка, Володя, кофе для умственного ободрения.

— С удовольствием, вам помочь?

— Сахар с сухарями возьми.

Перешли в кабинет.

Кофе приятно тянул к себе запахом, но был слишком еще горячим.

Шеф первым начал информационный обмен: