Эсеры. Борис Савинков против Империи

Только после убийства Сипягина Азеф сообщил в Департамент полиции, что Гершуни имеет отношение к Боевой Организации. Он знал, что Гершуни находился в Киеве, но полицейским говорил, что он где-то на юге. Ему был не выгоден арест Гершуни, на товариществе с которым держалось положение Азефа в партии. Подозрения, в случае ареста руководителя Боевой Организации, неизбежно пали бы на Азефа, который уже имел представление, какими денежными средствами располагает партия эсеров и ее Боевая Организация. В Департаменте полиции Азеф получал меньше, чем у Гершуни, и гордость имперской провокации берегла гордость имперской революции.

Гершуни поручил Азефу организовать в Швейцарии динамитную мастерскую и провокатор справился с заданием блестяще. Он докладывал Ратаеву: «Я занял активную роль в партии социалистов-революционеров и мое положение несколько опасно. Отступать теперь уже невыгодно для дела, но действовать тоже необходимо очень и очень осмотрительно». Азеф сообщил полицейскому начальству, что Гершуни организовывает за границей динамитную мастерскую, но не сказал, что дело поручено ему. Руководители МВД, Плеве, Лопухин и Зубатов предложили Азефу любым способом попасть в Боевую Организацию, в которой он уже исполнял одну из ведущих ролей. Гершуни практиковал «короткие револьверные удары». После выяснения маршрутов террористической цели, царского сановника, группа во главе с Гершуни совершала покушение, в котором обычно было много импровизации, и главный эсеровский боевик блестяще владел этим даром и Зубатов совершенно справедливо называл его «вдохновленным художником-террористом». Гершуни находился рядом с Балмашевым на Исаакиевской площади в момент покушения на Сипягина, на Невском проспекте во время покушения на Победоносцева, в уфимском городском саду во время убийства Богдановича, в харьковском саду «Тиволи» во время покушения на губернатора Оболенского.

Азеф доложил в Департамент полиции, что Боевой Организацией руководил Мельников, а Гершуни только собирал деньги и террористов для покушений. Азеф не доложил полиции, что именно ему Гершуни поручил собирать сведения об образе жизни имперского министра внутренних дел Вячеслава Плеве.

Зубатов без Азефа определил, что во главе Боевой Организации стоял Гершуни. Николай II объявил МВД, что озолотит того, кто арестует главного эсеровского боевика. Полицейские генералы приказали Азефу сдать Гершуни, но Азеф сказал, что сначала пусть его озолотят на 50 000 рублей. Департамент полиции хотел присвоить царские деньги себе, а агенту дать в лучшем случае процентов пять от всей суммы. Охранники и провокатор от жадности не договорились и Азеф доложил Гершуни, что за его голову Зимний дворец дает два имения с землей. В марте 1903 года в Москве встретились руководитель Боевой Организации и его помощник и Гершуни назначил Азефа своим преемником, передав ему все связи, пароли, конспиративные квартиры, боевиков и кассу. После московской встречи группа Гершуни выехала в Уфу и в начале мая убила там губернатора Богдановича. Гершуни написал и отправил в Центральный Комитет эсеров отчет о покушении для дальнейшей публикации:

«Просят переиздать. Партия социалистов-революционеров. «В борьбе обретешь ты право свое». Ко всей сознательной и трудовой России.

Свершилось то, что должно было свершиться. По постановлению Боевой Организации Партии социалистов-революционеров 6 мая в городе Уфе убит виновник злодейской расправы над Златоустовскими рабочими уфимский губернатор Н. Богданович. Убит среди бела дня в городском парке, на глазах многочисленной публики девятью пулями революционеров, членов Боевой Организации. Самоотверженно и геройски выполнив принятую на себя святую миссию, сразив палача народа, борцы нанесли царской власти тяжелый удар, вырвались из ее рук и благополучно скрылись. Привет вам, отважные борцы от партии, радостно принимающей вас, ушедших от виселицы, снова в свои ряды. Радость партии разделят все, кому дорого дело русской революции.

6 мая надолго останется памятным уфимцам. В этот день царская власть справляла свой праздник и торжествовала. Ирония судьбы. Минуты счастливого представителя царя уже были сочтены. В четыре часа дня на глазах многочисленной публики к ногам губернатора бросается пакет, а вслед один за другим гремят выстрелы. Губернатор пластом валится на землю. Имея в виду, что были случаи, когда царевы слуги падали не от пронзившей их пули, а от страху, стрелявший направляет последнюю пулю палачу в сердце. Выполнив свое дело, стрелявший член Боевой Организации скрывается. Большинство бывших поблизости бежит в сторону, за скрывшимся бросаются несколько человек, но, очевидно, вид революционера, пригрозившего преследователям кинжалом и револьвером, был достаточно внушительным, и погоня отстала. Замеченный толпой товарищ, воспользовавшись этим моментом, скрылся и как в воду канул. Посланная вслед погоня городовых, солдат и казаков рыскала до вечера, но следы были утеряны.

Силе впечатления на публику способствовало то, что мотивы убийства сейчас же стали известны, и администрации не удалось по-своему осветить злодейский поступок. Брошенный губернатору пакет был тут же на месте кем-то вскрыт, прочитан и стоустая молва содержание его разнесла по всему городу. В пакете был приговор.

Настроение приподнятое. У всех, понимавших и чувствовавших значение Златоустовский злодеяний, вырвался вздох облегчения. «Слава богу, не прошло, значит даром-то», – слышится в самых различных кругах. Растерянность властей такая, что они не решаются пока сообщить об акте в газете. Когда мы пишем эти строки, 6 мая вечером, скрывавшийся находится в безопасном месте, хотя опасность еще не миновала. Уфа город маленький, пути сообщения скверные и выбраться отсюда очень трудно».

Григорий Гершуни благополучно выехал по рекам из Уфы в Саратов, встретился там с Брешковской и дал телеграмму своим в Киев, указав время и место прибытия. Из Киева Гершуни собирался выехать в Европу и собрать там членов Боевой Организации для утверждения плана террористических работ.

В Киеве охранное отделение возглавлял ученик Зубатова ротмистр Спиридович, будущий руководитель личной охраны Николая II. Один из его агентов, студент Розенберг, с агентурным псевдонимом «Конек» сообщил ему, что случайно видел на конспиративной квартире в больнице у Бессарабского рынка телеграмму, в которой говорилось, что на станцию Киев-2 под Киевом 13 мая приедет кто-то очень важный из революционеров. Спиридович проверил все телеграммы, полученные Одессой за последние три дня. В телеграмме на адрес больницы было написано: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Федора Дарнициенко». Спиридович собрал всех своих сотрудников и утром 13 мая набил ими всю Дарницу, особенно дачную железнодорожную станцию. Полиция в штатском заполнила Киев-первый, Киев-2 и Боярку. В охранном отделении остался только один дежурный. Фотографию Гершуни получили сотни полицейских и жандармом, но целый день никто на него похожий с поездов под Киевом не сходил. Спиридович, хотевший озолотиться, специально ориентировал весь личный состав охранников на арест именно Гершуни, хотя совсем не был уверен, что приезжает именно он.

В шесть часов вечера на станции Киев– второй лично знавший Гершуни филер опознал его по взгляду. У станции конки «Лебедь» руководителя Боевой Организации взяли сразу пять филеров и сразу забрали его браунинг. В участке Спиридович опознал Гершуни окончательно, который сказал, что жандармам и по тринадцатым числам везет.

Хотя политических преступников до суда не ковали, по приказу из Петербурга Гершуни заковали в кандалы и главный эсеровский боевик их поцеловал. Вечером 14 мая его под сильным офицерским конвоем увезли в столицу империи. Всех киевских охранников наградили деньгами, чинами и орденами, но озолотить, как обещал Николай II, конечно, забыли. Вместо награды Департамент полиции распустил слух, что Гершуни выдал именно студент Розенберг. Сам Гершуни говорил, что не верит этому и его выдал кто-то из Центрального Комитета партии эсеров, но Азефа, до самой своей смерти не подозревал. Сам Азеф, увидевший, какие средства находятся в кассе Боевой Организации, возможно, действительно выдал Гершуни, чтобы занять его место. Вообще, когда Азеф узнавал, что кто-то в среде революционеров работал на охранке, он без колебаний выдавал его товарищам по партии. Конкуренты ему были не нужны. Самому мало.

Григория Гершуни судили в феврале 1904 года. На суде он держался так, что один из великих князей назвал его героем, а один из судей воскликнул: «Вот человек!» На процессе читали устав Боевой Организации, написанный ее первым руководителем: «Боевая Организация, устраняя путем террора представителей существующего строя, совершает не только акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы, и стремится довести правительство до сознания невозможности сохранить далее самодержавный строй».

Гершуни приговорили к виселице, попытались добиться, чтобы он написал прощение о помиловании на высочайшее имя, не дождались и заменили казнь на бессрочную каторгу. Почти два года Гершуни продержали в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, а затем перевели его в Сибирскую каторжную тюрьму на Акатуе, но он пробыл там меньше года и бежал в ноябре 1906 года через Японию в Америку и Европу.

Сидевший на Акатуе убийца Плеве Егор Сазонов писал оттуда на волю: «мне доставляет гордую радость видеть то уважение, которое окружает нашего дорогого Григория Андреевича. Все, если не видят, то чувствуют цену этого человека. Он как бы растет и развертывается на людях. Здесь он возвышается над ними на целую голову. Для нашего дела непоправимый, страшный убыток, что такая могучая политическая сила скована в данный момент».

Тюремщики на страшном Акатуе не трогали Гершуни и вообще, держались с ним как-то робко, почти как с начальством. Одна из знаменитых эсеровских террористок и будущий руководитель партии Мария Спиридонова писала о первом боевике первой массовой революционной партии:

«Первое впечатление от Григория Андреевича, это присутствие очень большой силы. Удивительны были его глаза, серо-синие, большой красоты и сияния. Глаза говорили с вами, утешали вас, ласкали, гневались. Из них хотелось жадно пить и голубизну, и бездонную, огромную, полную любви и мудрости душу человеческую. На общих собраниях он говорил мягко-убедительно, но голос его все креп и креп, звук рос и расширялся, глаза начинали буквально метать молнии и все взгляды приковывались к нему. Товарищам он стремился передать максимум своих знаний, опыта доброты.