Эшвин
Шрифт:
Кора сделала глубокий вдох, когда бросила повязку в хирургический лоток, не в состоянии унять внезапный приступ головокружения.
— Тебе повезло.
— Нет, — тихо ответил он. — Я принял стратегическое решение.
— Да, и какое же?
— Я оттолкнул Ану с траектории выстрела, но поймал пулю, которая могла стать для нее смертельной.
Эшвин казался таким спокойным, как будто возможность смертельного исхода не пугала его совершенно.
— А если бы ты ошибся?!
— Я редко ошибаюсь в расчетах, — попытался он ее успокоить.
Может, это было правдой. А
Эшвину нужен доктор.
К лучшему или худшему, но Кора уже никогда не сможет хладнокровно относиться к нему. О, она может залечить его раны, поставить его на ноги. Но тонкого налета профессионализма, который ей с трудом удавалось поддерживать на Базе, сейчас уже не было.
Она предположила, что причиной ее состояния было утреннее пробуждение в постели Эшвина.
Нет, она должна быть честной с собой. Она не способна поддерживать дистанцию с ним уже давно. Эта дистанция уменьшалась понемногу каждый раз, когда Эшвин входил в ее кабинет, а переломным моментом стала та ночь, когда он похитил ее и увез в Сектора. Это просто стало последней каплей.
Koрa сделала еще один глубокий вдох и начала готовить медицинские инструменты. Антисептик. Хирургические зажимы. Марлевые тампоны. Миниатюрный томограф, который появился через два дня после их разговора с Мариселой. Тогда Кора небрежно заметила, как на самом деле можно использовать его при случае.
— Koрa, — его голос был нежным. — Я в порядке. Тебе не нужно так сильно беспокоиться.
Она повернулась к нему лицом.
— Я ничего не могу с собой сделать. Никогда не могла.
— Я знаю. — Мужчина протянул руку, пальцы еле ощутимо скользнули по ее щеке. — Тебе не место на Базе. Или в Эдеме.
Ей нужно было сосредоточиться, но Кора никак не могла сделать этого, пока Эшвин прикасался к ней. Она отстранилась от мужской руки и откашлялась.
— Тебе повезло, но процедура регенерации будет достаточно сложной. Рана будет болеть в течение нескольких дней.
— Это приемлемо. — Он позволил своей руке опуститься на колено, но даже это движение было грациозным. — Тебя сильно беспокоит необходимость иметь дело с моими травмами?
— Лечить тебя? Нет. Знать, что ты испытываешь боль? — Она пожала плечами, вдруг смутившись. — Да.
Он изучал девушку в течение нескольких секунд, потом медленно кивнул, не сводя с нее взгляда.
— Тогда я буду избегать этого как можно дольше.
Это звучало настолько абсурдно, что Кора чуть не рассмеялась. Эшвин не стал бы избегать ранения, чтобы спасти себя от физической боли или травмы, но сделает это потому, что ей не нравилась мысль о том, вдруг его подстрелят?!
Единственное, что удержало ее от смеха, это осознание того, что Эшвин был смертельно серьезен.
Вздохнув, Кора взяла антисептик и начала заниматься раной. Малхотра в стоическом молчании переносил манипуляции с плечом так долго, что она почти отключилась от всего окружавшего, работая в привычном ритме, когда мужской голос снова разрушил его.
— Тук-тук.
Она моргнула, но слова пришли автоматически.
— Кто
там?— Контроль-маньяк (прим. — человек, который патологически хочет все контролировать).
— Мань…
— Теперь ты должна сказать «какой маньяк?» — перебил Эшвин, до этого момента терпеливо сидевший с каменным выражением лица, как будто не он только что рассказывал анекдот. Но его взгляд сосредоточился на ее лице, полный такого жадного предвкушения, что она ощутила это, как толчок в грудь.
Когда-то давно она начала рассказывать ему шутку про «Тук-тук», как способ раскрепостить его, чтобы просто что-то сказать и сломать повисающее молчание. Это всегда смущало его больше всего, потому что глупые шутки и профессиональные, смертельно опасные воины не совместимы по определению.
И однажды пересилив себя он, наконец, начал понимать их значение.
Коре хотелось поцеловать его. Погладить пальцами по щеке, зарыться в волосы и поблагодарить. Расплакаться.
В конце концов, она улыбнулась и покачала головой.
— Ты поймал меня!
Его губы… изогнулись.
Не совсем улыбка. Она была свидетелем попыток Эшвина и раньше, но они всегда казались немного натянутыми. Искусственными.
Но именно сейчас, когда едва ли можно было назвать движение губ настоящей улыбкой, она уловила это — легкую искру удовлетворения и удовольствия.
— Я исследовал шутки, — сказал он девушке. — Ты знала, что раньше издавали книги, в которых не было ничего, кроме шуток?
— Конечно. — Кора взяла шприц с анестетиком. — Раньше были люди, чьей работой было рассказывать анекдоты. Я иногда смотрела видео, в котором не было особого смысла. Просто много шутливых социальных и политических комментариев.
— В середине двадцать первого века политика была довольно спорной. — Эшвин даже не вздрогнул, когда она сделала инъекцию. — Энергетические войны длились в течение почти двух десятилетий. Я полагаю, сам конфликт свидетельствует по большей части о поп-культуре. Ты знаешь, что получилось в результате.
Эдем, самодостаточный город, где маяк будущего спасли от солнечной вспышки, которая «поджарила» инфраструктуру по всей стране, просто потому, что они в тот момент не включили его.
— Я изучала все это, конечно. Вспышка, военный переворот «проекта Эдем». С этим просто трудно смириться. — Это не имело никакого смысла, так что она снова попыталась. — Поп-культура, я имею в виду. Все были так сосредоточены на вещах, которые не имели никакого значения, не тогда, когда весь мир рушился вокруг них.
— Иррациональность является единственной человеческой константой, которую я в состоянии различить. — Эта почти-улыбка вернулась. — Возьми O'Kейнов в Секторе 4. Их мир разрушен, но они все еще развлекаются. Может быть, единственной истинной человеческой константой является то, что, как у биологического вида, у нас нет никакого представления о безвыходной ситуации?
— Верно. И они были правы, не так ли? Мы все еще здесь.
— До сих пор. — Эшвин рассеянно потер большим пальцем по сдвоенным штрих-кодам, темнеющим на его запястье. — Я не обладаю многими из черт, которые замечаю у людей, но я понимаю одно. Я никогда не встречал солдата Махаи, который мог бы представить себя в безвыходной ситуации.