Еська
Шрифт:
Панюшка мечом машет, а достать зверюгу не может. А тот уж Фрянюшку до крови разодрал. Она губу закусила, шепчет только: «Панюшка, родненький, ступай прочь, неча тебе тута делать, на позор мой да погибель глядеть».
Тут Еська и смекнул: коли тропка зачарована, может, помимо её попытать удачи? Да и полез по стволу. И едва от земли оторвался, словно тяжесть какая с ног слетела. С ветки на ветку, с ветки на ветку – через миг ровнёхонько над головой пантеровой оказался. На сук? пристроился, ветку сломил, да и давай хлестать его по ушам да промеж ушей. Пантер головой вертит, зубами пытается за ветку ухватиться
Панюшка это увидал, хотел тоже наверх взобраться, да ему меч помешал. Тогда он как побегит к Пантеру. Хоть тропка его обходом вела, а всё одно – кругами, кругами – да ближе приближаться стал.
Еська тем временем Пантеру покоя не даёт, по ноздрям попасть пытается, потому понимает: раз у того глаз нету, то ему нюх зренье заменяет. Пантер не в шутку осерчал, бросил Фряню, на лапы задние встал, передними пытается до Еськи дотянуться, да и ревёт так, что и впрямь слуха лишиться можно.
Панюшка по кругу бегит, кричит истошно:
– Держитесь, батюшка! Держитесь, родимый! Ишо немного, версты две, не боле, осталося.
Видит Пантер, не дотянуться до Еськи, стал дерево раскачивать. Уж Еська и прут свой выпустил, обеими руками за сук едва удержаться может.
И почти Пантер Еську сбросил. Но тут Фряня, хоть сама кровью исходила, за хвост Пантера ухватила – а он как раз к ей спиной оборотился. Да только ненамного это зверя задержало. Потому у его заместо хвоста ж елда болталася, так ему от того, будто, лишь сил прибыло. Встрепенулся, помлел малость, да с новой силой дерево качать зачал. А хвост уж не болтается, а стоймя стоит. Правда, за энтот миг Еська успел покрепче умоститься. Но всё одно ненадолго б этого хватило.
А Панюшка орёт:
– Мне с полверсты остаётся. Держитеся-а-а-а!
Поняла Фряня, что через хвост Пантера не проймёшь, отпустила. И вдруг видит: как раз на том месте, где елда у всякого кобеля должна быть аль манда у суки – ничё нету, место ровное. И кожица на месте сем гладкая, нежная, и шёрстки – ни волоса. Уж её силы оставляли, но она привстала и в энто самое место впилася ногтями.
Тут-то Пантер и взвыл по-настоящему. Ствол отпустил, наземь рухнул, да и колесом покатился. И – прямо под ноги Панюшке. Тот как мечом махнёт, да напополам зверя-то и разрубил.
Стали Еська с Панюшкой Фряню отхаживать, кровь останавливать. А она-то вовсе без чувства, глаза закрыты, губы белые, грудь едва-едва вздымается – не понять даже: то ль от дыхания ейного, то ль просто ветер платьице шевелит.
– Сходи-ка за водой, отыщи ручеёк какой поблизости, – Еська говорит. – Да по веткам лезь, не то тропка тебя отсюдова не пустит.
– Ан попытаю по земле.
И впрямь, будто чар и не бывало: шаг-другой, да и скрылся Панюшка за деревьями. А Еська Фряню по лицу да по волосам гладит, шепчет: всё, мол, ладно будет, погодь малость, сейчас Панюшка водицы принесёт, тебе полегчает.
Вдруг – кто-то в плечо толкает. Оглянулся, а там две вроде как кошки стоят, только размером с волка доброго. На Пантера и похожи, и нет: уши как уши, хвост как хвост, глаза блеском кошачьим горят. А под брюхом-то, где и положено, у одного – мясца кус болтается, а у другой – складочки слажены. Вот в кого зверюга злоебучая обратилася, как Панюшка её напополам-то разделил.
Хотел Еська их отогнать, да та, котора кошка,
этак ласково его головой своей толканула, он навзничь и откинулся. А котяра-то к Фряне морду протянул да рану лизнул. Еська вскочил, на него кинулся, ан глядь: кровь-то высохла, а края раны сошлись, да и вовсе затянулися. Тут уж Еська препятствовать не стал, кошки Фряню облизали, от ран и следа не осталося.Панюшка с рубахою, в ручье намоченной, назад вертается, а мать на земле сидит, жива-здорова, с Еськой обнимается. А из-за дерев урчанье доносится: тама уж кот свою кошурку оприхаживал.
Панюшка рубаху выжату натянул, да и поёжился.
– Чё, знобко?
– А то! Тама озерцо тако славное, водица чиста, прозрачна, да больно студёна.
– Айда кунёмся! – Еська кричит.
Хвать Фряню в охапку, та его по плечам хлоп-хлоп, хохочет, вырывается. Только Еська хоть и не столь был могуч, как сынок, да бабу в руках удержать – силушки и ему доставало.
Так в озерцо и мокнулися.
Вмиг на Фряне платьишко набрякло, всю стать-красоту ейную облепило, словно наружу всё повылазило. Панюшка зарделся, прочь за деревья отошёл: вы, мол, покеда того-другого, а я уж – опосля.
Еська и сам заголился, и с Фряни платье стянул. Кожа у ей пупырками так и пошла! Он её к себе прижимает, она только «тёпленько» шепчет, да к нему ластится. Вода грудочку споднизу подымает да колышет ласково. Сосочки со студёности скукожились кулачками махонькими, в серёдке дырочки – словно как меж пальцами, коли их в кулак-то сжать, и в кажной – по капельке серебристой дрожит. Еська губами прильнул да капельки-то сглонул. А после провёл ладонью по коже Фряниной и от пупырок всю вроде как разгладил.
Уж и студёности, казалось бы, нету, а, может, и есть, да не чуется. Фряня под воду руку опустила, да пониже живота евонного завела, а там така ласкова штучка оживает, да на холю ейную отвечает. А после как обоймут друг дружку да по спинам гладить зачали. Вдруг Фряня из рук Еськиных рыбкой выскользнула и в воду с головою ушла. А тама-то, тама! Еська и не ждал того – губами по залупке евонной разок всего провела, да того и довольно. И не поцаловала вроде, а как бы нашептала ей чего-то. А та словно слышит, так к ей и тянется.
Вынырнула Фряня, волоса по лицу – завесою. Еська их ладонями раздвинул, да в губы так и впился. Замерли обои. Только вода по спинам-то ихним плёс-плёх, плёс-плёх.
Наконец, чует Еська: её дрожь пробивать стала. Обратно на руки подхватил да на берег вынес.
А там Панюшка уж и костерок разжёг:
– Вы того, грейтеся, а и я пойду к водице.
– Ну, Есюшка, мы тя нашли, – Фряня молвит. – Теперь уж не отпустим. То-то славно втроём заживём!
– Нет, – Еська молвит. – Нельзя мне. Я ишо долг свой не сполнил.
– Какой такой долг?
Еська всего не стал сказывать, а так, намёком только, что покедова у его, мол, планида така, но это не навек, и ему придёт срок воротиться.
Фряня обратно в слёзы: знаю, мол, я эту планиду. Бабы ведь, они смекалистые, им и толковать не надо, без слов всё чуют.
Тут Панюшка подошёл, волоса мокрые откинул, да и молвит:
– Простите, матушка, простите, батюшка, только надобно мне вас оставить. Вы теперя друг дружку сыскали, живите себе в радости, а меня отпустите по свету пойтить, силою с другими померяться.