Если бы меня спросили
Шрифт:
— Августа была ему вовсе не сводной, — поправила Аврора, — она была его старшей сестрой по отцу, но Байрон подсел на порочную кровосмесительную связь как на наркотик: с одной стороны, был безумно влюблён и счастлив, а с другой, считал, что должен совершить что-то ужасное, что делало его сверхчеловеком, презирающим мораль и живущим по собственным законам. Он был крайне, просто чудовищно испорченным, этот лорд Байрон. Хм, пожалуй, я бы хотела поиграть в ту игру, — добавила она задумчиво.
Ирка хрипло засмеялась, потом закашлялась. Хлебнула липовый чай с мёдом, смягчить горло.
— А ещё в игре реконструирована
— В смысле пойти вместе с Раскольниковым убивать старушку или потанцевать с Наташей Ростовой на балу?
— Угу, — кивнула Ирка.
— Господи, это же титанический труд и, наверное, безумно сложно.
— Это безумно интересно, Рора. Особенно, как всё это вплетено в сюжет. Когда герой, например, оказавшись в тюремной камере, может выбрать одну из двух книг. А из-за того, какую выберет и до какого момента дочитает, события его жизни будут развиваться по-разному.
«А ещё, — подумала про себя Ирка. — Рабочее название игры было «Если бы меня спросили».
Глядя в тот момент в одухотворённое лицо Вадима Воскресенского, в его глаза, горящее идеей и своим проектом, Ирка поняла две вещи.
Во-первых, он точно добьётся всего, о чём мечтает — люди, которых настолько вдохновляет их работа, становятся успешными вопреки всему. Каким бы глупым ни казался замысел скептикам или бывшим подружкам (икай, сука Нора!), они любят то, что делают, остаются верны себе, как бы сложно ни было, не сдаются и побеждают.
А во-вторых, Ирка поняла, как это выглядит, когда находишь своего человека.
Когда ничего не зная о тебе, он говорит знаковые для тебя вещи.
Когда вдруг понимаешь, что вы — две половинки одного целого. Вы — нашлись.
Ирка беззаботно болтала с Авророй, чесала за ухом запрыгнувшую на колени кошку, смотрела, как преображается веранда, и гнала мысли о том, что с Вадимом на двоих у них остался всего один день.
– ----
[1] 4 сентября 2020 года пляж был уничтожен ураганом — оказался в буквальном смысле смыт водой во время буйства тайфуна «Майсак». На берегу остался только голый песок. А потом произошло чудо: море вернуло всё, что забрало, и сейчас пляж снова покрыт окатанным разноцветным стеклом.
27
27
— Я заказал билет, — сказал ей Вадим в обед. — Точно не хочешь поехать со мной?
— Конечно, хочу, — Ирка развела руками. — Но ты знаешь, что я тебе отвечу.
Безмятежную субботу сменило воскресенье, уже отравленное близостью понедельника.
А в понедельник Воскресенский улетел, и, словно забрал с собой хорошую погоду — пошёл дождь со снегом.
Вечером они попрощались. Без слёз и истерик, можно сказать, буднично, словно он, как всегда, пошёл домой и завтра они снова увидятся.
С утра, едва улетело её последнее сообщение и его самолёт оторвался от земли, зарядил проливной дождь, превратив сухие улицы в реки грязной воды.
К обеду мягкими рыхлыми хлопьями повалил
снег.Осипшим голосом отвечая на звонки, Ирка смотрела, как за окном лето резко сменилось зимой, и ждала Воскресенского-старшего, который на работу пока не явился.
Нет, она не расхотела сказать ему про Вадима, про аварию, про всё, что она думает о нём, как об отце и даже, если потребуется, перегрызть глотку его жене. За Вадима она была готова перегрызть глотку любому, просто пока ей не дали повод.
Как она ни сопротивлялась и себя ни уговаривала — не любить его было сложнее, чем любить.
И она любила.
— Одевайся, поедешь со мной, — сказал ей владелец компании «Гедеон» с порога, стряхнув с густых коротко подстриженных волос снег.
— Как скажете, — буркнула Ирка, натягивая короткую кожаную куртку поверх длинной тёплой толстовки с капюшоном.
Конечно, она не спросила, куда они едут. Но не могла не заметить ни его задумчивость, ни залёгшие между бровей две симметричные хмурые морщинки, ни то, как нервно, резко, даже опасно он ведёт машину, сбрасывает звонки, не желая говорить.
Когда машина остановилась у центрального парка и Воскресенский, посмотрев на часы, решительно пошёл вниз к набережной по широкой лестнице, Ирка молча пошла следом.
Под ногами хлюпала снежная жижа. В лицо летел снег.
Они остановились у билетных касс — единственные посетители заснеженного парка, не считая двух женщин с колясками, но эти гуляли в любую погоду — здоровье ребёнков превыше всего.
Борис Викторович кому-то звонил, смотрел на часы, злился.
— Мы кого-то ждём? — спросила Ирка. Короткая куртка была не самой лучшей защитой от непогоды.
— И этот кто-то, чтоб его, стоит в пробке, — заботливо отряхнул Воскресенский снег с её плеч, натянул поглубже капюшон. — В общем, опаздывает.
— Может, вернёмся в машину? — поплотнее обхватила она себя руками, подозревая, что сляжет завтра окончательно, если ещё и ноги промочит.
— У меня есть предложение получше, — показал Воскресенский на медленно вращающееся колесо обозрения. Снова посмотрел на часы, потом на кассы.
— Десять минут круг, — вернулся он с билетами. — И, если засранец не успеет, его проблемы, ждать не будем. Дел сегодня невпроворот.
В закрытой кабинке и правда оказалось теплее. И суше. И ветер не задувал. И снег не шёл.
— Держи-ка, — щедро снял с себя пальто Борис Викторович и завернул в него Ирку.
Она ни разу не каталась на новом колесе обозрения в стеклянной кабинке. А со старого помнила шаткие креслица, ненадёжный ремень и тошноту, что вызывал у неё вид сверху.
— Боишься высоты? — догадался Воскресенский, когда, закутавшись в его пальто, она сползла пониже на мягком диванчике, стараясь не смотреть по сторонам.
В кабинке, что даже не шелохнулась, когда он по ней ходил, диванчиков было два, напротив друг друга, широких, новеньких, приятно пахнущих химией и свежей уборкой, как в салоне новой машины.
— Не боюсь. Ни высоты, ни змей, ни пауков. Ни бога, ни чёрта. Просто голова кружится.
— Хм… — мрачно усмехнулся Борис Викторович. — Значит, ни бога, ни черта? А так и не скажешь. Красивая, умная, с характером. Кто-то из них за тобой явно приглядывает. Только кто?
Ирка пожала плечами.