Если бы меня спросили
Шрифт:
— Я не просто программа, — ответила Друг. — Я голосовой помощник, высоко интегрированный в личную жизнь создателя, наделённый признаками интеллекта и персонифицированными качествами.
— Спасибо, Друг! — отключил её Вадим.
— Невероятно, — покачала головой Ирка.
— Я создал её в десятом классе, потому что очень скучал по маме. И сначала она говорила её голосом, но потом я его изменил, добавил слов-паразитов, слегка испортил характер, впрочем, она и сама неплохо его себе портила, пока обучалась, нахваталась разного в сети. И до сих пор обучается, хотя уже стала вполне сформированной
— Надеюсь, она не обиделась, что я назвала её программой?
— Нет, — засмеялся Вадим. — Хотя иногда она обижается, а иногда может и матом послать.
— Ничего себе, — была наповал сражена Ирка. — А я-то дура… Ещё думаю, чего это Макеев так подозрительно заулыбался, когда я спросила про Друга.
— Ты не дура, — обнял её Вадим. — Тебя просто ввели в заблуждение.
Они, не сговариваясь, пошли на кухню. Он достал бутылку вина. Ирка от всего отказалась.
— А кто ещё про неё знает?
— Да много кто. Сейчас голосовым помощником уже никого не удивишь — в каждом телефоне. Тогда, конечно, это было что-то…
— Гениальное, — закончила за него фразу Ирка, хотя он может хотел сказать что-то другое.
— Ну, не я один додумался такое создать, голосовые команды — не моё изобретение. Хотя она, конечно, для меня куда больше, чем программа. Она Друг и этим всё сказано. Больше всего на свете нам не хватает именно друзей.
— Ты многим с ней делишься?
— Почти всем. Она помогает мне разобраться в себе, — налил он треть бокала. — Ну и напоминает разное, что стирается из памяти, особенно хорошие моменты. Типа, а помнишь, как ты радовался, когда проросла косточка манго? Или ты просил напомнить, что тебе не идёт зелёный.
— А тебе не идёт зелёный? — удивилась Ирка.
— Не знаю. Мне кажется, нет, — пожал он плечами и отхлебнул вина. — И да, я как-то вырастил манго.
«Я хочу от него ребёнка», — вдруг подумала она.
И как повелось у неё с Воскресенским, не стала откладывать на потом — потащила его в койку.
— Ну что, до новых встреч? — улыбнулась Ирка у выхода на посадку.
— Господи, как я не хочу тебя отпускать, — повесил голову Вадим.
— Ну мы же ещё встретимся?
— Конечно, Ира! И я очень надеюсь для того, чтобы уже не расставаться.
— Мне жаль, — погладила она его по щеке.
— И мне… жаль, — поцеловал он её пальцы.
— Да, загляни вечером под подушку, — улыбнулась она, махнула рукой и вошла в дверь таможенной зоны.
По всему дому она оставила ему записки с милыми пустячками, словами поддержки и пожеланиями. Она тоже хотела быть не просто его любимой девушкой, но и другом.
Как бесконечно он был прав: больше всего на свете нам не хватает именно друзей — тех, кто всё про нас знает, и всё равно любит и принимает такими, как есть.
«Закрой глаза, — написала она. — Представь, что у тебя есть дочь. Представь, что она встречается с таким, как ты. Ты улыбнулся? Да? Не меняйся!»
Глава 12
Глава 12
59
59
Больше
всего это было похоже на сон, когда она вдруг приехала.Когда была рядом. Когда…
Вадим оглянулся в пустой комнате. Именно пустой она теперь и казалась без неё.
— А я предупреждала, — сказала Ирка. — Но раз уж ты сам так решил — пусть. Пусть всё везде напоминает тебе обо мне.
— Да, чёрт побери! — уверенно заявил он. — Да! Пусть во всём мире не останется ни уголка, в котором я мог бы от тебя спрятаться. Я оптимист, Ира. Я верю: всё у нас сложится. Не вижу ни одной причины, почему нет.
— Ты мазохист, Воскресенский, — возразила она, ему показалось не всерьёз. Что всё у них по-настоящему, надолго, навсегда Ирка и сама понимала. И знала — сложится, хотя, конечно, не предупредить не могла. — У оптимиста стакан наполовину полон, у пессимиста — наполовину пуст, а у мазохиста — наполовину в жопе. А я та ещё фисташка, Вадим, не расщёлкнутая.
— Хочешь сказать, ты мне не по зубам?
— Иногда я сама себе не по зубам, — вздохнула она.
Удивительно, что они за эту неделю ни разу не поссорились. Словно взяли тайм-аут.
Один раз только в ресторане, когда она пошла танцевать с каким-то настойчивым мужиком, Воскресенский не удержался — и стал выговаривать ей на обратном пути в машине.
— Чёрт побери, Вадим! — вспылила она. — Ну, пошёл бы танцевать со мной сам! Но ты же отказался!
— Но ты могла бы не идти совсем.
— С чего бы? Может, мне и оливки не есть, потому что ты их не любишь, и пузыри из резинки не дуть, потому что ты не умеешь? Просто прими это — на меня всегда обращают внимание. Хоть в рясу меня обряди, хоть в рубище, а уж в платье с открытой спиной — и подавно. И думаю, тебе должно быть это приятно. Потому что они только смотрят и облизываются, а спишь со мной ты.
— Наверное, должно, — вздохнул Вадим. — Но нет, потому что ты ведёшь себя так, словно сегодня с тобой сплю я, а завтра это можешь быть он. Ты даёшь повод и надежду.
— Да ни хрена я не даю! Ты просто судишь, как мужик.
— Так я и есть мужик.
— А мужик равно «в вечном поиске», — отрезала она.
— Я никого не ищу, — качнул головой Вадим. — Я уже нашёл. Тебя.
— Я имела в виду не только бабу, но и всё остальное тоже: правду, справедливость, ответы на какие-то вечные вопросы, возможности, истину в вине и так далее. И даже если бабу уже нашёл, начинаешь искать, с кем бы её оспорить, кто на неё не так посмотрел.
— Нет, я не ищу с кем бы за тебя подраться.
— Вот и не ищи. И закроем тему. Охрану ко мне приставлять не надо, по яйцам я могу врезать и сама. Но в паранджу рядиться не буду — и не мечтай. Я не доступная. И ты не порть себе нервы пустыми переживаниями. Не заставляй меня тебя провоцировать.
Этот разговор снова всплыл у Вадима в памяти, когда спустя неделю после её отъезда вдруг позвонил Макеев.
— Слушай, бро, я тут в Москву по делам на пару дней лечу. Не против встретиться?
— Не знаю, смогу ли я, — хотел отказаться Вадим.