Если только ты

— Хейз.

— Готье, — буркает он.

Они садятся возле Вигго, после чего Оливер наклоняется и протягивает руку.

— На свадьбе нас было много, так что я просто представлюсь заново. Оливер Бергман.

— Не волнуйся, — бормочет Фрэнки по другую сторону от меня. — Олли слишком хороший, чтобы пытаться сломать тебе руку.

— Рад снова видеть тебя, Оливер, — я пожимаю руку Оливера, с облегчением обнаруживая, что Фрэнки говорила правду.

— Это изначально не должно быть проблемой, — вклинивается Рен, бросая на Вигго многозначительный взгляд. — Ни у кого нет причин ломать моему другу руку.

Вигго недовольно сползает по своему креслу и низко натягивает бейсболку на лоб.

— За исключением того, что он теперь, видимо, ещё и друг Зигги.

— И что? — спрашиваю я.

Вигго бросает на меня быстрый взгляд искоса.

— Это не вяжется. Что тип вроде тебя может захотеть от кого-то вроде неё?

Оливер по другую сторону от него стонет и запрокидывает голову.

— Не уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду, — говорю я ему.

Вигго закатывает глаза.

— Да брось. Ты классический повеса. А она классическая желтофиоль. Повеса всегда имеет свои мотивы, когда якшается с желтофиолью.

— Чего это я стал садовым инструментом? И что такое желтофиоль, чёрт возьми? Растение? Если это метафора, то явно хреновая.

(Себастьян думает, что Вигго назвал его граблями, потому что rake — это и повеса, и грабли, — прим.)

Он устало вздыхает.

— Кто-то не читает исторические романы.

Я таращусь на него, слегка поражённый тем, что он вообще посчитал необходимым это озвучить.

— Очевидно.

— Это очень очевидно. Если не считать сомнительных вкусов в книгах, я пришёл дать тебе знать, что слежу за тобой. Она невинная и добрая, а ты терзаемый кутёжник, и пусть этот троп весьма мил в книгах, в реальности это совсем не мило, когда на кону стоит сердце моей сестры, а она слишком наивна, чтобы увидеть, что происходит на самом деле.

Во мне вспыхивает свирепая, рефлекторная злость. Да как он смеет так думать о Зигги, и тем более говорить это вслух? Он снисходительно инфантилизирует её. Это всё то, что она так чертовски усердно пытается оставить в прошлом и двинуться дальше. А он тут просто… упивается этим.

— То, что ты только что сказал, — говорю я ему, опираясь локтями на колени и подаваясь вперёд; мой голос звучит холодно и жёстко, — как ты её охарактеризовал — ты как будто её вообще не видишь. Более того, именно в этом и заключается твоя проблема. Ты не доверяешь ей в том, что она способна быть взрослой женщиной. Зигги не «невинная», хоть она и добра. У неё здравомыслящая голова на плечах и большое сердце. Она не какая-то легкомысленная оптимистка. Она выбирает видеть в людях лучшее, прекрасно зная, что они могут разочаровать её или доказать обратное. Но она всё равно верит в них и даёт им шанс. Она сочувствующая и милосердная к людям, которые откровенно этого не заслуживают, и да, и я отношу себя к числу этих везунчиков, но не смей ни на одну чёртову минуту ошибочно выдавать это за наивность. Она знает, что делает, чёрт возьми. И я тоже. Она мой бл*дский друг, и всё тут, понял меня?

У Оливера отвисает челюсть.

Брови Гэвина взлетают выше его солнцезащитных очков.

Вигго пристально смотрит на меня, прищурив глаза. И после нескольких напряжённых безмолвных секунд происходит страннейшая вещь на свете. Уголки его рта приподнимаются в медленной, удовлетворённой улыбке. Затем он откидывается назад и закидывает одну ступню на противоположное колено.

— Великолепно.

Великолепно?

Я оборачиваюсь через плечо к Фрэнки.

— Что только что произошло, чёрт возьми?

Она с любопытством смотрит на Вигго. Он сидит с бл*дской елейной улыбочкой и подёргивает ногами, приложив ладони рупором ко рту и громко крича имя Зигги.

— Я не уверена, — говорит она, всё ещё глядя на своего деверя. — Но не думаю, что мне это нравится.

— Поддерживаю, — бурчу я, снова поворачиваясь к полю.

Я только снова нашёл Зигги, когда меня нежно похлопывают по плечу. Я оборачиваюсь и дёргаюсь, когда вижу перед собой маленькую девочку с вьющимися тёмными волосами, бледно-голубыми глазами и улыбкой, идентичной Зигги.

— Линни, — говорит Рен, вытянув руку по спинке сиденья Фрэнки. Он мягко берёт её маленькую ладошку и сжимает. — Это мой лучший друг, Себ Готье. Ты помнишь его со свадьбы? Себ, ты тоже видел её тогда. Она была нашей цветочной девочкой. Это моя племянница, Линни.

(Цветочной девочкой называют девочку, которая на свадьбе разбрасывает цветочные лепестки по проходу, где невеста пойдёт к алтарю, и/или держит букет невесты во время церемонии, — прим.)

Я был пи**ец как пьян на его свадьбе, хотя если так подумать, я смутно припоминаю эту маленькую девочку, одетую в солнечно-жёлтое платье и разбрасывающую лепестки цветов по песку. Мои воспоминания об остальном вечере более смутные, не считая того момента на террасе с Зигги. Эта часть кристально ясно выжглась в моём мозгу.

Я сохранял некоторый самоконтроль и оставался лишь немного навеселе, потягивая из фляжки до начала церемонии. Я смотрел, как Рен стоит со своими братьями, отсчитывал секунды до тех пор, когда всё закончится, и мне можно будет хлебать из фляжки, приглушая ту тупую ноющую боль, которая вскрылась как нарыв, когда я невольно подметил, как Рен со слезами на глазах впитывал каждое мгновение, пока Фрэнки шла к нему. Когда я заметил, как Фрэнки улыбается Рену, как она никогда не улыбалась никому другому, и я понял, что я никогда не знал такого. Что у меня нет оснований полагать, что это у меня когда-то будет.

Моргнув и отбросив эти мысли, я киваю в сторону маленькой девочки.

— Привет, Линни. Рад снова увидеть тебя.

— Тебя зовут Себ? — Линни склоняет голову набок — и снова это движение копия Зигги. — Я думала, тебя зовут Проблема…

Её рот зажимается рукой, и её тянут назад. Я поднимаю глаза и вижу светловолосую женщину, в которой узнаю старшую сестру Рена, Фрейю — она усаживает Линни себе на колени. Её щёки окрашиваются розовым румянцем, и это напоминает мне о Зигги, хотя в остальном они не особо похожи. Может, что-то общее в их широко посаженных глазах, высоких выраженных скулах. Но на этом всё. У Фрейи почти белые волнистые волосы, серебряное колечко-септум и ледяно-голубые глаза как у Рена. Она слегка нервно улыбается и говорит:

— Прошу прощения за это.

— Она не ошибается, — я пожимаю плечами. — Я не оскорблён.

— Ну вы посмотрите, кто тут, — тёплый раскатистый голос обрывает наш разговор. Я вскидываю взгляд, когда папа Рена — доктор Би, как все его зовут — присоединяется к нам. Он высокий и широкоплечий — явно тот, кто ответственен за рыжие волосы Рена и Зигги, хотя в его шевелюре уже видны белые и серебристые пряди. У него одна из тех улыбок, которые невозможно не посчитать очаровательными, и он хлопает меня по плечу и сжимает, совсем как это делает Рен. — Себ, — говорит он, сжимая ещё раз, затем отпуская. — Рад снова видеть тебя! Как у тебя дела, сынок?

Я чувствую странный укол в животе от такого обращения. Это не плохо, просто… непривычно. Мой папа ушёл от нас, когда мне было шесть. Моя мама вышла замуж за моего отчима Эдварда, когда мне было семь. Вопреки желаниям моей матери, я никогда не называл Эдварда папой, а он никогда не называл меня сыном. На самом деле, у меня нет воспоминаний о том, чтобы кто-то называл меня «сынок».

Я прочищаю горло и выдавливаю улыбку, пытаясь замаскировать тот факт, что я молчал дольше, чем следовало бы.