Если забуду тебя, Тель-Авив

Израильтяне не ангелы, конечно, здесь тоже иногда насилуют детишек, слабоумных и старичков, но в целом болезнь, усталость, депрессия и тревога сексуальными не считаются. А эти новые понаехавшие первые несколько лет зачастую совершенно не в себе, и поэтому им просто дают время прийти в норму. Так что спокойно, девочки, потом обязательно всех полюбят.

P.S. Пора открывать рубрику «Советы для взрослых», и следующим в ней будет такой:

Никогда не говорите дурно о юных девушках, это старит.

Никогда, какими бы тупыми, безвкусными и жалкими они ни были.

Не говорите об этом, хотя бы в первых фразах.

Говорите, хотя бы с дружелюбным выражением лица.

Не клацайте зубами. В конце концов, не так громко. Шекет, сучки.

Прогулка среди женщин

1

Ужас как интересно наблюдать за женщиной, которая влюблена в того, кого раньше любила ты. Особенно если женщина пишет об этом, и можно своими глазами увидеть, как она строит вокруг него кокон, плетёт паутинку из слов, и текст её, призванный обольстить, становится неуловимо похож на твой – из тех времён, когда ты сама подбирала для него правильные нити. Читаешь и думаешь: о, это ты угадала, здесь ему понравится, а вот тут аккуратнее. Осторожной ногой она пробует грабли и думает, что пробежит легко, как канатоходка над пропастью. Через неё играет его музыка – иногда она ставит ролики из его плейлиста, иногда сама напевает с его голоса, и мне тогда слышны знакомые интонации. Я читаю и знаю, как они провели вчерашний вечер, хотя описаны только жёлтые фонари, мокрый асфальт, поцелуй и горечь. Я читаю и вижу вдруг свой маленький след на сыром песке – эй, ты чего, меня уже десять лет как нет, море три тысячи раз облизало берег, где я промочила ботинки. Я читаю и думаю: не злись. Ты хотела его отразить во всей красоте, с беломориной в подрагивающих пальцах, щетиной и сизыми синяками под глазами, которые уже никогда не исчезнут. У тебя получилось, чего же злиться, что я смотрю и вижу, как он улыбается мне через твою голову

2

Женский позор – это постоянное состояние, в котором я существую. Встречаюсь с двумя барышнями, одна другой говорит:

– О, ты постриглась.

– Да, вчера. Устала быть лохматой.

– Я тоже на днях, – встряхивает волосами.

– А-а, ты в этот раз решила покороче!

И тут я не выдерживаю и спрашиваю: вы серьёзно? вы издеваетесь? вы правда замечаете друг у друга эти штуки?

У обеих короткие волосы, как можно отследить на другом человеке, что длина уменьшилась на полтора сантиметра? Я бы поняла, если бы форма причёски менялась, как декоративный куст – то шар, то квадрат. Но нет.

Думала, все как я: просто говоришь женщине «ты похудела? постриглась? покрасилась?» и неизменно попадаешь в цель, потому что женщина всегда либо постриглась, либо покрасилась, а насчёт «похудела» ей просто будет приятно. Но нет, они не угадывают, а правда видят.

И я, конечно, сразу, поняла, что кое-кто не писатель, а говно, раз начисто лишёна наблюдательности. И женщина я тоже так себе, потому что вот это вот «милый, у тебя усталый вид и грустный взгляд» – это не ко мне. На днях заметила по скайпу, что у мужа глаз заплыл и рука на перевязи, и это была вершина моей эмпатии. «Чё, подрался?» – «Не, фанеру таскал». Ну и всё. И бритьё это ихнее тоже, как тут уследить? Борода – не член, пара сантиметров погоды не делают. Да ну вас, люди, я не умею.

3

Сижу в Неве-Цедек, ловлю покемонов, мимо проплывает пышная женщина в голубом и веско говорит в телефон:

– Да, я не шалава. Когда я выбираю себе член, я люблю им пользоваться по-честному… – И дальше фраза уплывает вместе с нею, а я остаюсь в любопытстве и восхищении.

Почему нельзя превратиться в уши на тоненьких бледных ножках и прокрасться следом, чтобы дослушать?

4

В аэропорту видела возвращение хасидов из Умани, среди них было много хрупких молодых юношей, некоторые с семьями. И вот я наблюдала, как они бегут на иерусалимский поезд, и поняла, кого мне это напоминает. «Блондинки» же, заполошные растерянные девицы, у которых всё валится из рук, а они всплёскивают лапками и суетятся. И дело не в шляпках и буклях – их приспособленность к повседневной мирской жизни находится где-то на том же уровне. Вот он, тростинка в чёрном, в рыжих кудрях, тащит, сгибаясь пополам, два огромных чемодана, ставит их у двери вагона, спотыкаясь бежит обратно, но возвращается с трёх шагов и запихивает вещи в тамбур. Ножки подламываются, спина дрожит, страшный поезд, гляди того, сделает пшшшш… И тут к дверям быстро и решительно подходит вторая половина, которая держит в своих руках всю практическую часть жизни. Кроме того, у неё в руках ещё коляска с двойней и пара чемоданов с ручной кладью, которые как-то непостижимо слаженно сами собой заскакивают в тамбур, а следом затаскивается и рыжее сокровище с поклажей. Движения женщины точны, уверены и несуетливы, она всё знает про быт и про то, что жизнь длинная, и пока её цветок озабочен делами духовными, нужно как-то справляться со всем остальным.

5

Одна женщина имела руки разного возраста. Правая была на десять лет старше неё самой, а левая на десять лет моложе, и поэтому поступки её всегда не соответствовали истинному положению вещей.

Случилось это по естественной причине, безо всякого волшебства. В детстве руки были одинаковые, только на левой родинка – как у папы и у бабушки. Мама говорила, что это знак «ихней ведьминской породы», а папа – что часики, которые показывают время для неё одной. А доктора сказали, что родинку лучше скрывать от солнца, и девочка приучилась носить широкие браслеты и повязывать платки. Белая кожа её часто обгорала, однажды летом она не уследила и сожгла правую руку сильно, будто огнём опалила. Левая же не пострадала.

Выросла, повзрослела, и как-то взглянула на свои руки и поняла, что торговцы кремами в кои-то веки не солгали – та, что всегда была на солнце, сильно постарела, а та, которая пряталась, осталась нежной, как у девушки. И каждый раз, когда её рукам приходилось выбирать, одна всегда тянулась за синицей, вторая за журавлём, и от этого упускали всё. Одна хотела ярких платьев, другая практичных, и одевалась женщина кое-как. Правая старалась копить деньги, а левая разбрасывала, не считая, тратить разумно не получалось. Одна давала обещания, другая нарушала, а исполнить их было некому. С мужчинами и вовсе беда – правой рукой она обнимала их как мать, а левой как дочь, а как женщина не умела вовсе.

Зато много у неё было шёлковых платков и медных браслетов, что перетекали от локтя до запястья и звенели, и на звон их прибегали дети и коты, и одной рукой она с ними играла, а другой кормила.

Прогулка замужем

1

В Москве впервые лет за пятнадцать покрасила волосы. Два часа кропотливой работы мастера и куча денег, в результате в моём естественном цвете появились пряди чуть светлее основного тона. Очаровательное зрелище, поехала потом к родителям в скромной гордости, наконец-то признают, что я не засранец какой, а вовсе дама с щикарной головой. Но ни с порога, ни попозже эффекта не наступило. Показалась ещё нескольким друзьям и продавцу салатов в «Перекрёстке», мы с ним уже сроднились, никто ни слова. С горя проколола уши. Тоже, конечно, не увидят, пока бриллиантов туда не насуёшь, но как насуёшь, кто-нибудь же заметит?

На этих сложных щах и с красными ушами прилетаю в Тель-Авив, меня встречает муж, я ничего такого уже не жду – они никогда ничего не видят, а он вдруг и говорит:

– О, что это у тебя?

Заметил! Заметил! У меня, конечно, слёзы благодарности, вся жизнь перед глазами, как мы познакомились (на Форосе в очереди за арбузами, он там стоял, а мы с девицами шли мимо, они сказали «такая свинья, будет к тебе приставать» и порозовели; оттуда он сразу уехал и потом снова появился через две недели на горе, где мы жили в палатках, девицы его увидели издалека и побежали навстречу через поле всей толпой, ну и я побежала) и как я потом буду вся в чёрном вдоветь, безутешная и, может быть, умру от горя.

А он продолжает:

– На лбу царапина какая-то.

– А это у меня морщина, – приятно улыбаясь, говорю я, и думаю, что там в Израиле с пособием для одиноких старушек, и если ловко распродать его мастерскую, то хватит на недорогой круиз хотя бы по Средиземному и камушки в уши.

2

Муж звонит мне откуда-то с улицы, и я слышу, как женщина игриво говорит ему «шалоооом», и он ей отвечает, а потом продолжает со мной болтать. Когда возвращается, спрашиваю по всей строгости: