Если забуду тебя, Тель-Авив

– Это что там за тётка с тобой здоровалась?

– Это попугай, – оправдывается мгновенно, – в зоомагазине.

– А почему женским голосом?!

– Ну ты же понимаешь, он всем говорит «шалом», ему отвечают таким мимими-тембром, он и выучился…

– Да, такой отмазки я ещё не слышала.

3

Так понимаю, что на двадцатилетие брака – фарфоровую свадьбу – принято вставлять новые зубы. В качестве юбилейного подарка вчера на прогулке незнакомая женщина с синдромом Дауна изо всех сил засветила мне по спине открытой ладонью. Похоже, это был жест дружелюбия, потому что могла бы и кулаком в челюсть, и тогда, см. выше, всё бы сошлось.

Трепетную душу всякий уязвить норовит, пришла беда откуда не ждали, обидел меня сегодня фитнес-браслет. В ночи просыпалась по супружескому делу, ну, знаете, как у хорошей хозяйки бывает: забудется тревожным сном после трудного дня и вдруг вскинется: «А скотине-то не дала!» – и бежать в хлев. Вот и у меня.

А с утра дура китайская гаденьким голосом пишет, что спали вы хуже, чем 80 % пользователей…

Знаете что. Иные столько не живут, сколько мы женаты, делаем, что можем, уж извините! Не нравится – не подглядывай, могу и вовсе отключить, а то ишь, оценки расставлять.

И к вопросу о зрелости: в интимные моменты нашей жизни кот Арсений перестал бегать вокруг и совать длинный нос в самую гущу событий. Теперь он уходит и под шумок вскрывает холодильник.

Только не знаю, про чью это зрелость: кота или нашу – то ли он осознал истинные ценности, то ли мы теперь такие скучные. Хотя, возможно, он ищет попкорн.

4

Убила на стене какое-то насекомое, оставившее красный след на побелке, испугалась и наябедничала мужу:

– Дима, Дима, я убила что-то чёрненькое кровососущее!

– С крыльями?

– Да!

– Ты убила ангела!

Вот такое у этого человека представление об ангелах. Дык поживите со мной двадцать лет, ещё не так перекосит.

Я ведь ужасный человек – я говорила? – потому что не закрываю крышечки. Муж каждый раз орёт, как библейский пророк, когда берёт очередную банку за крышку, а она падает. Я ему говорю, ну блин, ты же знаешь, это мой баг, бери за бока.

Он говорит: неужели трудно?

Я говорю: не могу. И учти, когда я умру, ты будешь рыдать над каждой незакрытой крышкой.

А он говорит: да ну тебя.

Пришлось утешать, что он раньше умрёт. И будет до конца дней ронять банки.

На рынке субботняя распродажа, Дима приволок гору персиков, выдал мне четыре штуки. Потом метнулся – «подожди!» – и заменил один, который потвёрже, на помятый. Логика понятна, мятые лучше не хранить, но я спрашиваю:

– А те для гостей?

– Это на похороны^[33]! – сурово отвечает он.

5

На удивление часто мне в жизни попадались мужчины, намекающие, что они самураи – обычно для отождествления себя им хватало киношки с Крузом и статьи «Бусидо» из Википедии. Оттуда они узнавали, что самурай – это не только маленький кривой нож и дурацкие брови, но и правило в делах повседневных помнить о смерти и хранить это слово в сердце. Я знаю, что умру, – просветлённо сообщал такой мужчина, и живу так…

Я тем временем нежно улыбалась и, полируя его катану, думала вот о чём.

Когда мы говорим: «Я помню о смерти», только дети и дураки говорят о себе.

Более глубокое понимание состоит в том, чтобы помнить о смерти всякого существа, которое оказывается рядом. И когда благородный человек живёт со своей бабой^[34], он каждую минуту осознаёт, что она может исчезнуть. Уйти или, если это слишком болезненно для самолюбия, умереть. И, совершая поступок в отношении неё, он видит эту возможность. Ни в коем случае не трусит или заискивает, но видит ясно, что количество их дней вместе ограничено, и может закончиться в любой момент. В свете этого, если она нравится ему – нужно ли им сейчас тратить оставшееся время на ссоры, нетерпимость и раздражение? А если вдруг от идеи исчезновения он чувствует облегчение, то нужно ли тратить время на неё?

То же касается и приятелей, коллег, кота и всякой другой встречной твари.

Это вульгарное бытовое приложение кодекса, но люди, которые в принципе не имеют отношения к войне, долгу и подвигу, вполне могут начать с него.

Прогулка в войну

1

Весна, нежный мой Тель-Авив обстреливают арабские ракеты, а я аккуратно записываю, очень любопытно наблюдать, как рассудок реагирует на опасность.

С нервами плохо настолько, что признать страшно. У нас тут заканчивался срок квартирной аренды и надо было написать хозяину, что мы хотим продлить договор. Всё.

Ну и я месяц не могла это сделать, БОЯЛАСЬ, ЧТО ОН ОТКАЖЕТ. Так-то об этом лучше было узнать заранее, чтобы сразу начать искать новое место, но я не могла взять телефон и написать, когда есть риск узнать плохую новость и снова погрузиться в бездомность. По этому случаю весь месяц металась в поту, удушье и ежедневной панике. Трус боится не того, что происходит, а того, что может произойти.

И вот вчера, когда до конца срока осталась неделя, друг позвонил и живо договорился, что сегодня мы отдаём чеки на следующий год.

И когда я услышала эту новость, меня почти совсем отпустило (полностью – когда чеки заберёт), стало так легко, и тут, кстати, заорала сирена воздушной тревоги – затянувшийся конфликт на Храмовой горе наконец-то разрешился салютом. И я, счастливая, поскакала на этаж ниже прятаться от ракет и улыбалась все полчаса обстрела. Я, конечно, всё ещё могу остаться без крыши над головой, но только в том случае, если её пробьёт случайный снаряд, а ведь это совсем другое дело. Тогда служба тыла о нас позаботится, и квартира найдётся как-нибудь без меня.

И в ночи пару раз просыпалась от тревожных снов о предстоящей встрече, а от сирен – нет, не просыпалась. Так и пропустила самую красоту, когда горящие осколки сыпались на соседний дом.

А вы говорите – «не псих».

P.S. Подруга написала: «Аренда в Тель-Авиве хуже войны». О да, война здесь обычно дня на три, ну шесть, а аренда – вечный ад.

2

Очарована собственной психологической защитой: поскольку страх смерти для меня неодолим, приходится совершенно обесценивать обстрелы. Чисто отрицатель ковида, только ракет.