Есть ли сердца у призраков

— Там есть ещё, — вдруг сказал он.

Ариана, нехотя оторвавшись от мужчины, заглянула в коробку вновь. Там лежал тонкий золотой браслет, сделанный так искусно, что и королевская семья могла бы позавидовать.

— Как красиво, — задумчиво произнесла она, разглядывая витые линии.

— Это браслет моей матери, — тихо сказал Себастьян и улыбнулся. — С Рождеством.

Это преступление — ощущать себя настолько счастливой, когда твоя жизнь, жизнь всего государства и твоей семьи под угрозой. Когда идёт война. Нельзя.

Но ей в первый раз за всю жизнь было наплевать.

========== 17. Пустота ==========

Морозная солнечная погода держалась почти с неделю. Но ни хрустевший под копытами Рояна, лучшего коня в Колоколах, свежий снег, ни широкие заснеженные северные просторы, сверкающие на солнце ярче бриллиантов после серых стен крепости, ни чистый воздух зимнего утра не радовали мужчину, несшегося галопом на великолепном вороном скакуне.

Он точно поговорит с ней. Сегодня же вечером. Просто зайдёт и поговорит, не думая ни о своих, ни о её чувствах. Тем более никаких чувств у Себастьяна нет и не может быть к этой… девчонке. Действительно, два месяца назад подобный разговор не стоил бы для него ровным счётом ничего. И почему он давал себе обещание поговорить с принцессой уже шестой день, Себастьян не знал.

Почему он, чёрт возьми, просто не может подойти к этой самой обыкновенной девчонке и сказать о… О чём? Себастьян толком не представлял. Только знал, что всё это, — тёплые, безгранично доверчивые взгляды, чёртова вера в то, что он, Себастьян, хороший человек, эти её огромные глаза, эти истинно осториановские улыбки во весь рот, — продолжаться не может. Нужно просто сказать ей.

Подняв глаза на бесконечно голубое зимнее небо, мужчина вдруг понял, что совсем не хочет врать этой наивной девочке. Хочет… просто взять и рассказать ей, отчего же он помогает Гарднеру, отчего так холоден с ней, отчего так бесчеловечен. Не хочет, чтобы она считала его монстром. Только… кажется, за эти четыре года он действительно стал тем, кем поначалу притворялся, — бездушным, холодным и эгоистичным монстром.

А девчонка эта жила, будто ничего не изменилось. Будто ей не умирать через месяц-полтора. При этой мысли Себастьян вздрогнул, вдруг ощутив в душе колкую, какую-то сердитую, спрятанную очень глубоко жалость.

Она жила будто бы совсем как обычно: смеялась, улыбалась, пела иногда немного охрипшим от сырости голосом, болтала с Лолой, Лейндом и Алестером, взахлёб слушала, как Себастьян играл ей на гитаре. Но мужчина видел, что жила она на разрыв. Глаза девушки, ставшие ещё больше, мягкие, серые, смотрели на него с надеждой. С какой-то обречённой надеждой, смотрели отчаянно, будто пытаясь запечатлеть, запомнить, будто… в последний раз. Говорила она лихорадочно, быстро, живо, слишком весело для несчастной худющей пятнадцатилетней девчонки. Смеялась громко, задорно и немного пугающе. Порой до слёз. Часто вставала на цыпочки и, ухватившись за решётку, подолгу смотрела в небо, впитывая в себя каждый луч солнца. Спала совсем мало, ночами тихонько плакала.

Что ж, ей есть о чём.

Себастьян хотел помочь ей, отчаянно хотел. Хоть немного облегчить ей страдания, отпустить или, может быть, казнить прямо здесь и сейчас, чтобы больше не мучить ожиданием и страхом за родных, но он не мог. У Питера в руках слишком большой козырь.

Он поговорит с ней. Наплюет на все её чувства, скажет, как она смешна и жалка в своих детских попытках как-то привлечь его внимание. Это ведь так легко.

***

Лейнд сказал, что Себастьян уехал с самого утра по делам Питера, неожиданно вернувшегося после почти двухнедельного отсутствия.

Ариана с удивлением призналась себе в том, что Гарднера она уже почти не боится. Нет, шрамы на руках и спине остались, но раны-то зажили. Что ещё он способен сделать с девушкой?..

Умирать с каждым днём хотелось, признаться, всё меньше. Мир за узким решётчатым окном был так прекрасен, а девушка так молода. Поначалу Ариане удавалось убеждать себя в том, что её смерть будет геройской, такой, за которую не может быть стыдно. Что она гордо взойдёт на эшафот, не проронив ни слова, и после смерти о принцессе сложат песни и легенды. Что о такой смерти можно только мечтать.

Но вот как-то… не мечталось. Постоянное присутствие солдат за дверью и приходы Себастьяна кое-как спасали её, однако ночью, оставшись одна, Ариана не могла избавиться от мыслей о том, что вскоре лишится головы. Если она и засыпала, то через час или два подскакивала на матрасе, испуганно хватаясь за шею и задыхаясь: девушке всё казалось, что её душат.

Когда вечером Алестер сообщил, что Питер Гарднер желает видеть её, девушка почти не испугалась, только вспомнила с отвращением лицо последнего, покрепче сжала в руке медальон, висевший под свободно болтавшимся на ней платьем, и пожалела, что Себастьяна не было рядом. От его ледяного, но уже такого родного взгляда становилось спокойно.

Посреди сильно запылённого зала стояла какая-то женщина, богато одетая. Несколько секунд Ариана приглядывалась, а потом вдруг узнала в ней Джетту Гарднер.

— О, леди Ариана Лэриэн Лейтс Осториан, — язвительно протянула блондинка омерзительным голосом и склонилась в шутливом поклоне. — Ваша светлость, какая честь!

— Добрый вечер, Джетта, — стараясь не засмеяться над её ужимками, ответила Ариана.

— Сама благословенная принцесса здесь! Подумать только! — продолжала глумиться она, подходя ближе. — Ох, Ваше высочество, что-то Вы подурнели… Цвет лица совсем не тот. Хорошо ли кушаете?

— Благодарю Вас, леди Гарднер, — в свою очередь мило улыбнулась принцесса, наклоняя голову. — Сырой воздух не идёт мне на пользу. А Вы что же, недавно были на юге? — спокойно поинтересовалась она.

— Нет, — ответила блондинка, подозрительно покосившись на принцессу.

— По цвету Вашей кожи никак не скажешь, — пожала плечами Ариана, печально вздыхая.

И правда, кожа Джетты была сейчас ярко-пунцового оттенка, может, потому, что она недавно побывала на морозе, а может, из-за волнения и досады. И без того красная, как помидор, Джетта вспыхнула ещё больше.

— Я рада видеть, что ты, наконец, на своём месте, — процедила она сквозь зубы и вдруг пугающе рассмеялась. — Наконец благословенная принцесса, уродина, непонятно за что любимая миллионами, там, где должна быть, одета, как и должна быть одета, — злорадствовала Джетта.

— Тебя так сильно радует моё положение… — задумчиво пробормотала Ариана, подходя к Джетте на расстояние вытянутой руки. — Отчего?.. Может, оттого, что ты всегда завидовала мне?

Рука Гарднер-младшей взлетела, однако в ту же секунду её перехватила другая рука — тонкая, но уверенная.

— Ты. Не смеешь. Бить. Меня, — сквозь зубы проговорила Ариана, чувствуя, как кровь в ней закипает, и до боли сжимая белеющие пальцы на запястье Джетты. — Никто не смеет. Я принцесса даже сейчас, а ты, сколько ни бейся, никогда не станешь ею.

Девушка чувствовала, как где-то в глубине неё рождается огромная, жгучая сила, которая, как она думала, ушла ещё месяц назад вместе с десятком килограммов.

— Это ненадолго, — прошипела Джетта, вырвав руку и подойдя к Ариане так, что их лица почти соприкасались. — Твоей семейке совсем недолго осталось. Ещё пару дней, и их не будет. Ни одного. Твою мерзкую мамашу, сестёр…