Есть ли сердца у призраков

Натянутая спина не шевельнулась.

— Хорошо. Я не понимаю, в чем причина, но как Вам будет угодно. Я приду завтра, — резко произнёс Себастьян, нахмурившись и шагнув к двери.

Что с ней произошло? Она обижена? Но на что же? Просто плохое настроение? Или же… Стремясь понять, что же случилось с этой обыкновенно весёлой и улыбчивой девушкой, мужчина резко повернулся, подошёл к матрасу и развернул принцессу лицом в себе.

На несколько секунд он забыл, как дышать. Ариана будто бы смотрела на него, но, очевидно, не видела: взгляд был далёк и… пуст? Не было ничего, кроме всепоглощающей боли, невыносимой боли, застывшей в измученных сухих глазах. Совсем бледные губы плотно сжаты, кожа совершенно белая.

— Что с Вами? — шёпотом спросил Себастьян, с ужасом вглядываясь в девушку. Не видел он её со вчерашнего дня, а казалось, что прошли месяцы.

Ничего, кроме всепоглощающей боли, не выражающие ничего глаза не шевельнулись, и губы всё так же остались сжатыми.

— Ариана, — впервые назвав девушку по имени, мягко и тихо произнёс мужчина. — Расскажите, что произошло. Быть может, я смогу помочь.

Хрупкая фигурка осталась неподвижной; казалось, девушка даже не дышит.

— Чёрт побери, — с ужасом прошептал Себастьян в сторону, а потом вновь попытался обратить на себя внимание Арианы. — Скажи, что случилось. Скажи мне! — крикнул он, встряхивая девушку за плечи, чувствуя, как с каждой секундой в душе всё больше и больше нарастает паника.

— Командир, — тихонько позвал Лейнд из коридора.

— Черт тебя дери, Лейнд, если что-то несерьёзное, я клянусь, что убью тебя, — зло сказал Себастьян, поднимаясь и бросая ещё один тревожный взгляд на неподвижную девушку.

— Это серьёзно, — тихо проговорил здоровяк, нервно облизнув губы и почесывая затылок. — Питер Гарднер того… Убил семью-то девчонки.

========== 18. Наше счастье жить такой судьбою ==========

— А ещё моя мать часто рассказывала мне легенду о неудачливом рыцаре и драконе. Вы не слышали? — осведомился Себастьян, впрочем, зная ответ: всё та же повёрнутая к стенке голова и полнейшее отсутствие реакции.

Себастьян еле прожил четыре дня. Он готов был поклясться, что это были самые длинные дни в его жизни.

Мужчина закрыл глаза, прислушиваясь к тихим шагам Лейнда за дверью и потрескиванию факела у того в руках. За все эти дни ему не удалось вытянуть из принцессы ни слова. Ни одного чёртового слова.

Несколько секунд он смотрел на Ариану, физически чувствуя, что та его не слышит. Что она вообще не здесь. Вспомнил её состояние четыре дня назад — сухие, измученные глаза, полные боли. А теперь даже той не осталось. Девушка сидела, обняв колени руками и положив сверху голову. Глаза были по-прежнему сухи — ни одной слезинки. Но ни боли, ни страха, ни чего-либо ещё в них не было — только тупая, непробиваемая усталость. Он вздрогнул при мысли, что девчонка, такая наивная, упрямая и мятежная, могла вдруг сломаться. Нет, нет, этого не могло случиться. Он не позволит.

Именно поэтому, должно быть, Себастьян четвертый день говорил, говорил и говорил, не переставая. Пересказывал ей всё, что знает, рассказывал какие-то дурацкие истории, а теперь вот и на легенды перешёл. Он инстинктивно чувствовал, что нужно говорить. Нельзя оставлять девчонку одну, наедине с мыслями, которых, судя по совершенно пустым глазам, уже нет.

Боль. Было больно смотреть на неё, на то, как неисправимо глупая, непонятная, жизнерадостная и смелая Осториан просто угасает и тает. До одури больно. Что-то адски болело в груди у него, там, где у обычных людей находится клубок мышц, называемый сердцем. Ему было страшно за неё. Так страшно, что он почти кричал.

А она раз за разом отворачивалась и утыкалась носом в колени в ответ на все его вопросы и рассказы. Оставляя одного тонуть в раскалённом воздухе и, кажется, собственной крови.

— Я так хочу помочь тебе. Если бы ты знала, — выдавил он из себя фразу, вертевшуюся на языке уже несколько недель.

Осториан не шевельнулась, не распахнула глаз, не вздрогнула. Она попросту не услышала, наверное.

Если он мог. Если бы он-чёрт-возьми-мог.

— Я сделаю всё, чтобы вытащить тебя, слышишь? — произнёс он шёпотом, чувствуя, как скручивает внутренности от осториановского взгляда в пол, взгляда не-трогайте-меня-дайте-умереть.

— Ты как-то сказала, что бог защищает всех, что он добрый. Помнишь? — горько усмехнулся он. — Где сейчас твой бог? Почему он не спас тех, кого ты любишь? Где его милосердие? Где же ты, чёрт возьми, когда так нужен?! — почти крикнул он, хватаясь за волосы и поднимая взгляд к каменному потолку. — Где же ты, всепрощающий и милосердный?! Почему не помогаешь ей?

Но бог не ответил, как и принцесса.

Ярость в груди закипает внезапно, почти что прожигает дыру в груди. Бессилие не даёт нормально дышать.

— Ты знаешь, я ведь никогда никого не любил, — прошептал он, поражённый этой внезапной мыслью. — Никого. Отца и мать не видел почти. Были друзья, даже лучший друг был, но ничего не осталось. Никого. Он… уже мёртв. Родители — тоже.

Не любил. Это правда. Отца поначалу вообще ненавидел за то, что тот постоянно отправлял его в военные походы. Мать не видел годами и не скучал совершенно. Женщины… они были, конечно, но ни одна не задела в его душе хоть одной струны. Пыталось множество, к каким только хитростям и способам они не прибегали, чего только не делали. А ты, господи, Осториан, просто появилась из ниоткуда, и…

— Откуда у тебя такая власть над моим несуществующим сердцем? — тихо произносит он, не задумываясь над этой фразой.

Плевать.

Думать он будет потом.

Он протянул руку и взял гитару, уже второй день валяющуюся в углу. Она не будет слушать, так почему бы не спеть?

— Ничего на свете лучше нету, — тихонько тянет он, и обычно жизнерадостная и веселая песня звучит так, что хочется орать от боли. И он скоро заорёт, наверное, если ещё хоть раз взглянет на прямую, как игла, спину девушки.

— Наше счастье жить такой судьбою, наше счастье жить такой судьбою… — песня заканчивается, и он умолкает. Нужно что-то сказать, попробовать её расшевелить, но все слова давно закончились.

— Мир ужасен, Ариана Лейтс, Вы не находите? — усмехнулся он. — Ты как-то сказала, что он прекрасен, в нём полно добра, радости и любви, но оглянись вокруг, и ты увидишь его таким, каким вижу я. Полным жестокости и насилия. Боли. Бесконечной, не отпускающей никогда. И воспоминаний. Теперь они будут преследовать и тебя.

Вдруг худенькое тельце дёрнулось и, о боги, повернулось к нему. Медленно, по сантиметру. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Огромные, сухие, пустые-пустые глаза девчонки уставились на него.

— Я дышу, моё сердце бьётся, но я не жива. Я так хочу почувствовать что-нибудь, — тихо, слабо, так, что грудь рвётся на куски, и снова прямая спина и полнейшее отсутствие реакции.

Сидеть рядом с вытянутой в струнку безмолвной Осториан не представлялось более возможным. Он, чёрт возьми, должен сделать хоть что-нибудь. Себастьян вскочил, отбрасывая гитару, которая упала на каменные плиты с жалобным визгом, и выскочил за дверь, бросив на девчонку ещё один пристальный взгляд и заставляя себя не разбить её башку об камень, лишь бы она сказала хоть слово.