Есть ли жизнь после отбора?

Я тебя зову-зову,

Хоть никогда уж не найду.

– Меня всегда поражало жизнелюбие в ваших окраинных песнях, – негромко сказал Гамильтон.

– Какая земля, такие и песни.

Я осторожно поглаживала его уши и ждала, пока мой бесценный компаньон откроется.

– Ко мне вернулся нюх, – хмуро бросил Гамильтон.

– Полагаю, не самым безопасным путем, – сохранить ровный, доброжелательный тон было невероятно трудно, но…

Я бы тоже билась обо все стены, чтобы вернуть утраченное.

– Не только небезопасным, но еще и в некоторой степени оригинальным, – хмыкнул чуть повеселевший Гамильтон.

– Леди Тиль-таэль. Ее взросление окончилось?

– В полной мере. Не знаю, почему Кристоф назвал это «возвращением от родичей», – Гамильтон зевнул, показав мелкие и смешные клычки, – но да, леди Змейка теперь полностью взрослая.

– Она куснула тебя за нос?

– Она поделилась со мной кровью и ядом, – мой компаньон извернулся и взглянул мне в глаза, – история о том, как я потерял нюх, гнусна и жестока.

– Даже если ты чудовище, ты – мое чудовище. – Я провела пальцем по его непривычно маленькому лбу.

– И я ненавижу эту часть своей жизни, – тускло проговорил он, – потому что там я не чудовище, а жертва. В любом случае я рискнул и выиграл.

– Но Ауэтари взбесилась. Она даже угрожала укусить меня!

– Она бы не стала, – утешил меня Гамильтон, – мясо потом из зубов выковыривать…

Поперхнувшись смешком, я аккуратно дернула его за ухо:

– Эй, это не то, что я хотела услышать!

– Она рассердилась на то, что я рискнул жизнью. Из-за нее. Я… Мы решили объединить наши пути. – Он вновь свернулся в калачик у меня на коленях. – Но разве я мог привязать ее на всю жизнь к ущербному калеке? Разве я мог допустить, чтобы наши дети родились в момент, когда я бездарен?!

– Тут весь вопрос в том, имеет ли это значение в вашем обществе, – тихо сказала я. – Мне тоже дурно от мысли, что я могла получить твой труп.

– Ну да, яму пришлось бы большую копать, – фыркнул Гамильтон.

– Еще два слова, и это будет не яма, а болото, – буркнула я.

Мы немного помолчали, и он обронил:

– Это настолько важно, что проще не иметь ни жены, ни детей, чем обречь их на… На презрение и издевки окружающих. У нас ты либо здоров и силен, либо мертв. Калека не должен жить и уж тем более связывать свой путь с сильнейшей и умнейшей сукой. Самкой.

– Говори как есть, детей здесь нет. А что Ауэтари?

– Она решила, что мы будем жить здесь. Что она попросит кого-нибудь принять ее в компаньоны и наши дети родятся здесь. Но тогда они не будут обладать всей полнотой разума! Да, они не станут такими, как ваши собаки, но и на один уровень с нами встать не смогут.

Прижав Гамильтона к груди, я тихо-тихо прошептала:

– Ты молодец, ты все сделал правильно.

Хотя внутри меня все переворачивалось. Я могла его потерять. И я даже не могла на него за это накричать. Жизнь несправедлива.

И вот, кстати, что меня всегда поражало в Генерале – редчайшие мгновения бессилия сменялись боевым настроем так быстро, что это даже казалось фальшивкой. Только-только он был ослаблен, скукожен до самой крохотной своей формы – и вот передо мной вновь благородный бассет в расшитом жилете.

Вот только собачья морда может быть не менее, а то и более выразительной, чем человеческое лицо. А уж если перед тобой самый родной хвостик, то… Невозможно не прочесть сокрытое.

– Ты сердит на Ауэтари, – я сощурилась, – за то, что она обрекла ваших гипотетических детей на неполноценность?

– За то, что она никогда не обрекла бы их на это, – мрачно произнес Гамильтон.

– Прости, но я перестала что-либо понимать, – созналась я со вздохом.

– Щенки, выношенные и рожденные вне родного мира, никогда не встанут вровень со своими родителями, – Гамильтон сердито цокнул, – но есть вариант, при котором это правило не работает.

Он замолчал. А я как-то остро поняла, что этот вариант совсем не вариант в нашем случае. И что за просто так мир такие подарки не дарит.

– Жизнь матери в обмен на нормальное потомство? – хрипло уточнила я.

– Не в полной мере, – кивнул Гамильтон. – Жизнь останется, как и разум. Но возможность изменять параметры своего тела, магия, здоровье и долголетие – все это будет разделено между щенками.

Что самое страшное, я могла понять и Ауэтари. Она явно все обдумала и заранее смирилась с ценой.

– Теперь я понимаю, что вы просто созданы друг для друга, – выдохнула я в итоге. – Знаешь, тебе стоит придумать достойный подарок.

– Думаешь, поможет?

– Создаст правильный настрой, – серьезно кивнула я. – Никакие драгоценности и никакая пища не заменят тебя, Гамильтон. Но, так как ты жив, милые и тщательно продуманные подарки могут подарить чуточку хорошего настроения. А где оно, там и конструктивный разговор. И вот вопрос, что вам мешает совместить приятное с полезным – жить у нас, а детей вынашивать в родном мире?

Гамильтон глубокомысленно хмыкнул и, вытянув из воздуха свою трубку, раскурил табак. Чтобы через секунду чихнуть вперемешку с истерическим лаем.

– Кажется, кто-то только что бросил курить, – фыркнула я и подобрала уроненную на землю трубку, – целители одобряют. Курение вредит вашему здоровью, нюху и кошельку.

– Я так старался избавиться от дурной привычки, – мой компаньон дернул шкурой и потер лапой нос, – что в итоге даже подумать не успел, а трубка уже дымится.

– Сила привычки, – я сощурилась, вспоминая, когда же я последний раз видела Генерала курящим, – но, знаешь, ты молодец. Столько времени держался и сорвался только в сложный, острый момент.

– Но сорвался, – хмуро произнес Гамильтон.

– Но больше не сорвешься, тебе явно не понравилось, – я хихикнула. – Оставляю тебя обдумывать подарки, а сама…

– Да что тут думать, – усмехнулся Гамильтон, – все я знаю.

– О нет, мой дорогой, – я присела на корточки и обняла компаньона за шею, – умоляю, сначала подумай. Мужчина-бассет от мужчины-человека отличается не слишком сильно. Так что отбрось очевидное и повспоминай прошлое – обнаружишь много интересного. Но и про кровяную колбасу тоже не забывай. Просто… Просто баловать надо не только желудок.