Есть на Волге утес

— И поведу. Я за тем и приехал, чтобы и вас туда позвать. У вас сколько душ ныне скопилось? А ну-ка, атаман, ответствуй?

— Вчера было около тыщи. Еще день тут промедлишь, и все запасы монастырские сожрут.

— Верно, атаман. Посему завтра в путь тронемся. Сперва на Кузьмодемьянск, а оттуда на север тремя потоками. Я на Ветлуге погуляю, ты, Алена, на реку Унжу сходишь, а Мирон по Кокшаге пройдет.

— А далее как?—спросил Савва.

— Поднимем тыщ триста, четыреста, а может, и более, а потом на Москву.

— И долго поднимать будем?—Савва прищурил правый глаз.— На дворе осень.

— За месяц, я думаю, обернемся. Нам, главное, клич бросить.

— Плохо удумал, атаман!—Савва выскочил из-за стола, пробежался по келье, встал перед Илейкой,— Тебе, я чаю, ведомо —Разин на низы ушел, второе войско на себя оттянул. Мы мотнем на север, а царь уже рати выслал и всех, кто за волю поднялся, от Танбова до Кузьмодемьянска передушит. А на нас он пули тратить не будет — мы зимой сами с голоду передохнем. Ведь холода, вьюги снежные на носу.

— Ты, отче, погоди!—Илейка тоже выскочил из-за стола.— Сам же сказал: «Кесарево-кесарю». Пусть атаман скажет. Говори, Алена. И помни. Ты одна со своей ватагой много не навоюешь. На коме ты, я знаю, скачешь лнхо, саблей махать тоже можешь, но этого мало. Савва при тебе, но он крестом владеет и более ни чем. Нам вместе надо держаться, помни это. Располземся по сторонам если — гибель всем.

— Ты тоже, \\яъп, не велик воевода. Есаулов себе завел?

— Завел. I

— Круг собираешь, советуешься?

— Советуюсь.

— Вот и мы завтра круг соберем.

— Ты, калена вошь, за атамана не ответствуй. Сам же святой водицей только что ее окропил. Говори, Алена.

Аленка встала, молча развязала котомку, достала кандалы, положила на стол:

— Если бы не железы эти, я, может быть, в атаманы и не встала бы. Меня в Заболотье люди ждут.

— Стало быть, на Темников пойдешь?

— Да. А река Унжа мне чужая. Что я там оставила? Да ничего.

— Ну а люди?

— Они тоже к домам своим стремятся,— ответил за Аленку Сявва.— Средь них все более мордва. Их на север и калачом не заманишь. К тому же нам ведомо: и в Ядрипе, в Арзамасе, в Алатыре и Саранске многая чернь восстала, к ней встречь надо итти. И ежели даст бог, атаман Степан Тимофеич туда же устремлен будет. А твой север спокойный, нетронутый лежит. Погибнете вы там. Иди, атаман, с нами, вот наш сказ.

— Может быть, поп правду говорит, Илья?—сказал Мироп.— Может, до зимы всем нам саранскую черту повоевать, закрепиться на ней и встать на зимовку. В снег да холода и царские рати не воюют. А к весне, глядишь, север поднимем, э?

— -Вижу, у нас у каждого свой резон. Спорить можно до утра. Давайте завтра круг соберем — людей спросим. Наливай, Савва, гостевать будем...

Утром на круге споров не было. Почти все завопили: «Итти на саранскую черту». Илейка и Мпронко уехали удрученные. Просили только об одном — гонцов не жалеть. Если будет тяжко, не раздумывая просить друг у друга помощи.

Хитрый мужик Савва, перед тем, как сесть с атаманами за стол, напомнил Аленке не только про кандалы и Заболотье, но и про Ваську Золотые кудри, который томится в Темникове, в тюрьме.

список слово в слово

из отписки керемского воеводы полковому воеводе Якову Хитрово

«Да их же, государь, воровская прелесть во все люди кричали, что будю с ними, ворами, Нечай — царевич Алексей Алексеевич да Никон-патриарх. И малоумные люди то ставят в правду их воровскую затейку, и от того, государь, пущая беда и поколебание в людях».

из расспросных речей пленных, влятых в с. Кремеиках Кадомско-го уезда

«А кадомский воевода Аристов с жечою и с подьячин ис Кадома бежал и жил в Подболотье-селе дни с 3, а

ис села куда съехал, мне не ведомо».

из отписки шацкого воеводы в Разрядный приказ

«А в Саранску остался тот воровской донской казак, а от себя посылал Федьку Сидорова и велел ему быть атаманом. И он-де, едучи ис Саранска, по дороге зби-рал вольницу в казаки...

...Ему же, Андрюшке, воровские казаки сказывали, что в Шацком уезде ходит баба-ведунья, вдова, крестьянка Темниковского уезду, Красной слободы, и соб-рались-де с нею воровских людей 600 человек. И ныне та жонка из Шацкого уезда хотела итти в Касимов».

ПЕСТРЯДИННЫЕ ЗНАМЕНА 1

Всего два дня не было Илейки в Кузьмодемьянске, а там новостей полон воз. Прибежал гонец из Надеин-ского усолья, от есаула Васьки Уса. Лазарко Тимофеев писал Илейке, что теперь за Степана Тимофеевича остались двое: Василий Ус и Федор Шелудяк, что гнездо атамаиово из Белого Яра ушло в Усолье, и все-де остается по-прежнему, и дела вам вершить, как было велено в прошлом письме. Никакого письма Илейка не получал, видно гонец тот сгинул в дороге. Казак, прибежавший теперь, рассказал, что «гнездо», судя по всему, в Усольи не удержится, казаков там мало, всего 700 человек, и, наверное, Васька Ус переберется в Камышин.

В тот же день прибежал в город атаман Н.ропька Иванов п уж совсем удивил Долгополова. Этот Пронька водил небольшую ватагу под Саранском, но в бою под Атемаром его сильно побили. Узнав, что его родной город Кузьмодемьянск взят, он с тремя товарищами решил бежать сюда. И рассказал тот Пронька, что по саранской черте про синбирское побоище не знают, и дела там идут зело борзо. Там казаков Разина не ждут: мордва, черемиса и чуваша вкупе с русскими мужиками воюют вовсю. В сентябре повстанцы взяли село Коче-масы, что под Ломовом, 17-го запалили Алатырскнй острог, через день ворвались в Саранск, потом в Шацк. На той же неделе восстали село Мурашкнно, Лысков, Корсун. В конце месяца пал Ломов, атаманы Мишка Сергеев и Петька Семенов укрепились в селе Паново. Воевода Долгорукий торчит около Арзамаса, зажатый с двух сторон. Бунтовщики отрезали его от Нижнего Новгорода с севера и от Темникова с юга. Атаман Петька Семенов с четырьмя тысячами встретился Проньке в 12 верстах от Арзамаса в селе Юсупове.

Снова был собран круг, где долго спорили и решили десять тысяч бросить на помощь восставшим в Ядри-не, Курмыше и Мурашкпне, а пять тысяч оставить под Кузьмодемьянском. Илейкину северную задумку тоже не отвергли, согласились послать на Ветлугу полсотни дотошных казаков с прелестными письмами. Когда стали распределять атаманов, Илейка неожиданно для всех итти на Ядрин отказался:

— Я, казаки, в малом числе все-такп пойду на Ветлугу. К Ядрину рать поведет Мирон Мумарин, и вот почему: в тех местах все больше черемиса, чуваша и мордва—ему от них веры будет больше. Воевать он умеет не хуже моего, а на север посылать абы кого не гоже. Мое место там, здесь Ивашка Шуст вполне справится, и будет все ладно.

— А коль будет не все ладно?— вмешался в разговор гонец от Васьки Уса.— Вы прошлое письмо не получили, а там, насколь я знаю, было указано: Кузьмодемьянск держать любой ценой.

— Не беда, если будет туго, воевода Шуст гонца ко мне в Лапшангу пошлет. Я к тому сроку накоплю там тыщенку-другую и приду на помощь.

Так сотник Мирон Мумарин стал атаманом десятитысячного войска и вывел армию на Ядрин,

А в монастыре люди все прибывали и прибывали Савва и Аленка с каждым вели разговоры, определяли к месту, а казачишек, которые угекли из-под Синбнр-ска, ставили в сотенные. Ибо сказано —за битого двух небитых дают. Вчера под вечер появился на дворе мужик, в котором Савва определил человека степенного, умного. И не ошибся. Позвал его в келыо для расспросов. Аленке такие беседы надоели до тошноты, и она хотела уйти в каморку, но задержалась. Человек был и впрямь не похож на других. Те, чаще всего, приходили тощие, голодные, грязные и оборванные. А иногда и хмельные. В келыо вошел мужик лет сорока, высок, могуч, в плечах широк. Снял шапку мерлушковую, перекрестился. Волосы расчесаны на пробор, бородка и усы не всклокочены, как у многих, а коротко .и чинно пострижены. Зипун доброго сукна подпоясан широким кушаком, штаны хоть н стары, но аккуратно залатаны. Сапоги чисты, мокры — видать, перед воротами смыл грязь в луже.