Эстафета разума

– Пока да, - мрачно сказал Кирилл, поднимаясь.

– Ну так с богом, как говорили у нас в старину.

"Черт бы тебя побрал, - подумал Кирилл, выходя, - вместе с твоим богом, "фантомом Азария" и моим идиотским назначением. Хорошо же буду выглядеть, когда придется отчитываться в институте после возвращения... Возвращения...
– внутри что-то больно кольнуло.
– До него еще двадцать семь земных месяцев... если все обойдется благополучно..."

Спускаясь по лестнице на свой этаж, Кирилл приоткрыл металлическую штору иллюминатора и глянул наружу. Окрестность была задернута красно-бурой пыльной мглой. Начинался ураган...

Ураган бушевал трое суток. Поэтому американцы появились лишь за несколько часов до отправления космического корабля. Их небольшой короткокрылый планетолет, напоминающий "шаттлы" конца прошлого века, совершил посадку на запасном космодроме невдалеке от "Ветра времени".

Кирилл и Мак в легких голубых скафандрах направились навстречу гостям. Когда они приблизились к планетолету, американцы уже выгрузили и установили на самоходную тележку белый с прозрачным верхом "саркофаг". На американцах - их прилетело четверо - были одинаковые полосатые легкие скафандры, напоминающие раскраской их государственный флаг.

– Он тут, - сказал широкоплечий коренастый здоровяк, который представился как доктор Морстон.

Сквозь прозрачное забрало шлема Морстон подмигнул Кириллу и похлопал рукавицей по верху "саркофага".

Кирилл подошел ближе, склонился над "саркофагом". Под прозрачной крышкой бритая голова, бледное, без единой кровинки худое лицо; глаза закрыты, дыхания не заметно.

– Жив он?
– невольно вырвалось у Кирилла.

И словно в ответ на этот вопрос ресницы человека, лежащего в "саркофаге", дрогнули, приоткрыв бесцветные пустые глаза.

– Почти полный паралич, с потерей речи, - сказал Морстон.
– Состояние тяжелое... Не знаю, удастся ли его доставить на Землю живым. Но это единственный шанс... Мы ничего не могли сделать.

Мак положил руку на край "саркофага".

– Его медицинскую карту вы привезли?

– Она у меня, - Морстон похлопал по наружному карману скафандра.
– А вот Гибби тащит и его личные вещи.

– Личные вещи?
– удивился Кирилл.
– Зачем? На корабле его обеспечат всем необходимым.

– Это его собственность, - возразил Морстон.
– Не оставлять же здесь. Ему что-нибудь может понадобиться.

Бросив взгляд на "саркофаг", Кирилл подумал, что едва ли этому парню когда-нибудь что-то понадобится.

Подошел Гибби, волоча здоровенный звездно-полосатый мешок с застежками-"молниями", запертыми на маленькие бронзовые замочки. Темная кожа и курчавые черные волосы не оставляли сомнений в его происхождении. Не говоря ни слова, Гибби втиснул принесенный мешок на нижнюю платформу тележки под "саркофаг", забрался на маленькую площадку в передней части тележки и включил двигатель. Тележка медленно двинулась по красноватому щебнистому грунту к возвышающемуся невдалеке "Ветру времени". Кирилл, Мак и двое американцев пошли следом. Четвертый американец остался возле планетолета.

Шли медленно в понуром молчании. Кирилл подумал, что их шествие напоминает старинный траурный кортеж. Пытаясь уйти от тягостных мыслей, он обратился к американцу в дымчатых очках, который шагал рядом:

– Этот ваш товарищ, там, - Кирилл кивнул на "саркофаг", кем он был по профессии?

– Энрике?.. Астрофизик, специалист по космическим лучам...

– А что, собственно, с ним приключилось?
– спросил Мак.

Американец вздохнул:

– Никто из нас толком не знает. Заболел... потом стало хуже, потом вдруг паралич...

– Вдруг?

– переспросил Мак.

– Здесь все подробно написано, - вмешался Морстон, снова похлопав по карману своего скафандра.
– С чего началось, как лечили. Ваш врач разберется. А что с ним дальше делать, никто из нас не знает.

– Я тоже врач, - заметил Мак.

– О, - воскликнул Морстон.
– Это прекрасно. А ваша специальность?

– Терапевт...

– Прекрасно, - повторил Морстон, уже без особой убежденности, - впрочем, мне кажется, тут нужен психиатр.

– Почему вы так думаете?

– Знаете ли...
– Морстон замялся.
– В общем, он был... со странностями. А потом начались галлюцинации...

– В чем они выражались?

– В чем?.. Да так, разное... В его карте написано... Вот, может, Фред скажет, - Морстон кивнул в сторону своего товарища в дымчатых очках, - он жил с Энрике.

– Нет, вначале он был, как все, - возразил Фред, - странности у него появились много позже. Мне кажется, со странностей все и началось. Он очень много работал. Не щадил себя... Сильное переутомление, надрыв, специфика здешних условий. Мозг не выдержал... Что-то там у него "отключилось", и вот результат... После полуторагодового пребывания здесь мы все со странностями...

– Но вы проходили на Земле тщательную проверку, отбор, заметил Кирилл.

– Проходили, - согласился Фред, - а так ли она много значит? Металл тоже проверяют, прежде чем из него построят космический корабль. Каких только проверок не придумали... А сколько аварий в космосе произошло именно из-за усталости металла. А человек? Я слышал, у вас в эту смену тоже один свихнулся.

– Да, действительно, - кивнул Мак, - одного отправляем больным. И, мне кажется, симптомы сходные, хотя у нашего товарища состояние не столь тяжелое. Именно сходство симптомов заставило меня обратиться к вам с вопросами.

– Тут все подробно написано.
– Морстон извлек из кармана скафандра большой пластиковый конверт.
– Я вручу его вашему медику на корабле.

– Перед отлетом проверялись чисто внешние параметры умственной деятельности, - сказал Фред, - скорость решения задач, число допущенных ошибок, показатели психофизиологической напряженности: частота пульса, данные электрокардиограмм, энцефалографии и еще многое. В определенных пределах по этим параметрам можно судить, достаточна ли мощность мозга каждого из нас для охвата и переработки сведений, поступающих с приборных панелей и даже из окружающего нас мира. Но можно ли по этим чисто внешним проявлениям судить, что в действительности происходит в мозгу человека, решающего ту или иную оперативную задачу или проблему? Где предел информационной емкости мозга, предел допустимых нагрузок, предел прочности как биологической конструкции? Никто этого не знает...

– В чем все-таки выражались странности в поведении Энрике, о которых вы упомянули?
– спросил Мак.

– На "поверхности" - в мимике, выражении глаз, интонациях, жестах... Он стал очень раздражителен, резок, "не контактен"; обрывал, когда к нему обращались с вопросами. Он все больше удалялся от окружающих, замыкался в своем "я", как компьютер без обратной связи. Иногда казалось, что он искал и не находил ответа на какой-то мучающий его вопрос. Потом...

– Стоп, Фред, после доскажешь, - прервал вдруг Морстон. Смотри, нас встречает начальник русской станции.