Эта свирепая Ева

Для этого Найдичу пришлось ослабить объятия. Воспользовавшись этим, Андрис опустил руку за борт.

– Все за стол!
– закричал он.
– Будем пить!
– Зачерпнув в горсть воды, он как зачарованный следил за медленно стекающими с пальцев каплями.
– Синее вино! Синее вино!
– восклицал безумный в сильнейшем возбуждении.
– Хрустальные бокалы сюда!

И вдруг с необычайной силой, характерной для буйнопомешанных, одним рывком он отшвырнул от себя, как котят, Найдича и Скобелева и поднялся во весь рост. Широко раскинув руки, будто желая обнять океан, он замер на секунду, потом с воплем: "Синее вино!" - ринулся за борт вниз головой.

Шлюпка сильно накренилась, и Кудояров еле устоял на ногах. Тотчас раздался второй сильный всплеск: это Скобелев, не раздумывая, бросился вслед за безумным. И тотчас два торпедообразных тела, метра по три длиной, ушли в глубину. По мелькнувшим грифельно-серым спинам Кудояров узнал так называемых "траурных" акул, за которыми укрепилась страшная слава людоедов. Пасть этих "тигров океана" способна перекусить человека пополам.

Оставшиеся в лодке, затаив дыхание, следили за поверхностью. Пять секунд... десять... пятнадцать... двадцать... Шлюпку по-прежнему сносило течением. Наконец, вздох облегчения: за кормой показался белый берет Скобелева. За ним снова мелькнул зловещий черный плавник.

– Не теряйтесь, - Скобелев!
– закричал Кудояров, хватая пистолет и посылая патрон в ствол.
– Костя, Яша, кричите, бейте веслами по воде, надо отпугнуть эту тварь.

Скобелев сильными размашистыми бросками догонял шлюпку, но расстояние между ним и спасительным бортом сокращалось медленно, черный плавник настигал его.

– Скорее, дружище!
– ободряюще крикнул Кудояров. Расставив ноги, он поднял пистолет и положил ствол на согнутую левую руку. Он знал, что пуля не возьмет акулью шкуру, но отпугнуть эту тварь может. Тщательно прицелился: риск попасть в человека был велик. Однако рука его не дрогнула. Раз за разом он послал три пули в настигавшую Скобелева хищницу. Все три попали в цель, плавник вильнул и исчез. Кудояров и Найдич втянули задыхающегося Скобелева в лодку. Лицо его выражало глубокую горесть.

– Ничего не мог сделать, Евгений Максимович, - говорил он смущенно, с извиняющимися нотками в голосе, - не успел его подхватить. Акулы там.

Он показал руку, часть кожи на которой от кисти до локтя была стесана прикосновением шершавого бока "траурной" хищницы.

Скобелев опустился на банку и уткнул лицо в ладони.

– Эх, такой парень, такой парень!
– повторял он.

Товарищи его не могли вымолвить ни слова, пришибленные впечатлением страшной сцены.

А солнце, казалось, неподвижно застыло в небе.

Пресса

2. МИРАЖИ МИРОВОГО ОКЕАНА (продолжение)

...Возможно, это дань старинным морским легендам о Кракене, чудовищном обитателе морских пучин? Как ни вспомнить тут строки Альфреда Теннисона:

Вдали от бурь, в безмолвной глубине

Под толщей вод, в Пучине Мировой,

В тяжелом, древнем, непробудном сне

Здесь Кракен дремлет; гаснет свет дневной

В пути сюда...

Но... гаснет эхо древнего мифа в свете новейших данных. Свои "бермудские треугольники" вдруг обнаруживаются не только в Атлантике, но и в Средиземном, даже в Южно-Китайском море. Доныне не раскрыты тайны многих бесследно исчезнувших кораблей.

Арман Дюверже. (Журнал "Сьянс э ей", Париж).

Глава IX. ЧЕЛОВЕК ИЗ СУНДУЧКА ЧЕРТУШКИ ДЖOHCA

У чертушки, у Джонса

В зеленой глубине,

В дремучей тишине

На дне, братва, на дне

Диковин всяких много

В дубовом сундуке,

На золотом замке -*

Замке, братва, замке...

Из английского

морского фольклора

– Послушайте, Мишель, до сих пор вы были аккуратны и исполнительны как хороший служака вас ценили. Но этого я от вас просто не ожидал...

– Но, господин Вебер...

– Никаких "но"! Вы совершили возмутительную глупость и грубейшим образом нарушили дисциплину. Я буду накладывать на вас взыскание...

Голоса доносились из-за полуоткрытой двери: один низкий, басовитый, раздраженный, другой - высокий, сиплый. Разговор велся на немецком языке, которым Андрис, как многие латыши, владел вполне сносно.

Над Андрисом был потолок, выкрашенный кремовой масляной краской, в центре которого находился круглый матовый плафон, излучавший несильный, ровный свет.

Андрис лежал на койке в одних трусах, до пояса прикрытый грубым одеялом. В затылке ломило, как после тяжелого похмелья. С трудом, ощущая скованность во всем теле, он повернул голову и осмотрел помещение. Это была каюта с такими же кремовыми стенами, обставленная по-корабельному скупо стол, табурет, шкафчик для одежды. Небольшие круглые часы на стене. Где-то в стене шелестел скрытый вентилятор. Иллюминатора не было, но дверь тоже была корабельная, металлическая с резиновой окантовкой, наглухо задраивающаяся, с комингсом* внизу.

Андрис начал припоминать: да, он был на шлюпке с Евгением Максимовичем, Скобелевым и другими. "Положение трудное, но не безнадежное", - сказал Кудояров. Потом рассказывал про медузу. Потом Скобелев стал раздавать воду и первому налил ему. Дальше все было как ножом отрезано и, тужась вспомнить, Андрис только сильнее ощущал, как наливаются болью жилки в мозгу. Память была, как птица, залетевшая в комнату: бьется о стекло - впереди - простор, но преодолеть невидимую преграду невозможно...

Андрис закрыл глаза. Когда он снова поднял веки, то увидел около койки двух человек: приземистого, почти квадратного, толстяка с красной физиономией и высокого очень худого старика с лицом, покрытым густо-коричневым загаром и изрезанным глубокими морщинами. Оба они были одеты в легкие курточки с короткими рукавами из бумажной ткани в мелкую голубовато-зеленую клетку: медные пуговки придавали этому одеянию вид униформы.

– Где я?
– спросил Андрис, приподнимаясь.

Вопрос остался без ответа. Толстяк рассматривал Андриса с явным недоброжелательством.

– Шпрехен зи дойч?

Андрис мотнул головой.

– Да!

– Вы немец?

– Нет.

– Англичанин? Француз? Испанец?

– Латыш, - сказал Андрис.

– Эмигрант?

– Нет, из Советской Прибалтики.

– Советской?

Немец отступил на шаг и хлопнул себя по ляжкам.

– Этого еще не хватало! Ну зачем вам понадобилось тащить на борт этого утопленника?!
– обратился он к своему коллеге все с той же раздраженной интонацией.
– И откуда он взялся?

– Откуда он взялся - этого я не знаю, - отвечал старик. Но я уже докладывал вам, господин Вебер: простое чувство человечности не позволило мне равнодушно видеть гибнущего...