Эта свирепая Ева

Судно было обращено носом к двухстворчатым герметическим дверям, к ним вел рольганг*.

Немец снял трубку настенного телефона, пролаял что-то. Тотчас послышался глухой шум воды; когда пол дрогнул и камера начала подниматься, Андрис сообразил, что это откачивают воду из балластных цистерн.

Нажатие кнопки. Створки двери откатились направо и налево, и перед Андрисом открылся океанский простор, позлащенный утренним солнцем. Он глубоко вдохнул теплый соленый воздух, и сердце дрогнуло и сжалось: свобода ли это?

Рузе нажал рукоятку в носовой части глиссера, пластиковый колпак раздвоился, как скорлупа ореха, и половинки его, щелкнув, ушли в боковые пазы. Он полез в глиссер, потом оттуда раздалось:

– Берейтшафт!*

– Фарен!* - деловито сказал немец, пуская рольганг. Глиссер пополз вниз и сел на воду.

– Давайте, Лепет!
– крикнул Рузе, указывая ему место рядом с собой, у щита управления. Последним влез немец и развалился на корме.

"Нифльгейм-1" с ревом рванулся вперед. Андрис обернулся и увидел, как сомкнулись створки в круглом куполе станции, как зубурлила вода вокруг него... Потом океан со вздохом принял загадочное сооружение в свое лоно и только небольшая воронка еще несколько секунд вертелась на том месте, куда, как мираж, ушла морская тайна.

Ветер свистел над головами Андриса и его спутников.

– Игрушка!
– прокричал Рузе в ухо пленника.
– В Филадельфии заказывали по особым чертежам. Скорость - фантастическая. Может погружаться и идти на небольшой глубине несколько часов. И заметьте: это не какое-нибудь безобидное спортивное суденышко, у него на вооружении новейшие реактивные торпеды-молнии, способные отправить ко дну крупный военный корабль.

– Вижу и удивляюсь, - отозвался Андрис.
– Оказывается, в этом "тихом" океане водятся и такие аллигаторы...

Пронзительный вой моторов постепенно стих, хотя скорость, видимо, не уменьшалась, а увеличивалась. Андрис, приподнявшись, попытался выглянуть за щиток и тотчас, словно ударом могучей ладони в лицо, был отброшен обратно в кресло. Теперь судно совсем вышло из воды и, выпустив подводные крылья, неслось, еле касаясь поверхности: где-то в глубине корпуса глухо ворчали сверхмощные двигатели.

– Вы обратили внимание на название?
– спросил Рузе. "Нифльгейм" - ведь это из древненемецкого эпоса взято: таинственная подводная страна нифлунгов или нибелунгов, злобных карликов, стерегущих скрытое сокровище. Вполне во вкусе нацистов, любителей подобной старонемецкой бутафории. Только совсем не бутафория это, ox!
– не бутафория...

– Вы-то как сюда попали, Мишель?
– спросил Андрис.

Рузе-Козлов помолчал.

– Длинная и очень грустная история, - сказал он с привычной, характерно-горькой усмешкой, которая сама уже говорила многое.
– Я родом из Сормова, сборщиком работал там на судостроительном заводе. Ну, началась война, мобилизовали меня, и попал я в авиационное училище. Потом - фронт. В одном из первых воздушных боев сбили меня под Орлом. Лагерь для военнопленных. Бежал. Поймали меня и попал я во второй лагерь-еще хуже. Опять бежал. Снова поймали и водворили в третий лагерь - совсем уж какой-то девятый круг дантова ада. И тут, скажу вам правду, не выдержал режима я, смалодушничал и оказался во власовском формировании. До фронта дело не дошло, долго болел. А тут и войне конец. И снова оказался я в лагере, на этот раз - для перемещенных лиц. И снова побоялся ответ перед Родиной держать и очутился за океаном, в специальной школе, сами догадываетесь, какой. Когда раскусил, что это такое - удрал. И пошло носить меня по белу свету...

Перед Андрисом развертывался крестный путь эмигранта, человека без родины. Бродяжничество по Штатам, полуголодное существование. Какая-то уголовщина, тюрьма. Венесуэла - воздушный извозчик на летающих гробах захудалой авиагрузовой компании. Старатель, потом охранник на алмазной каторге...

– Словом, стал я тем, что в Турции называют "караязиджи" - человеком черной судьбы.

– А вы и в Турции были?

– Спросите, где я не был.

– Сколько же вам лет?

– Пятьдесят с лишним.

Андрис глядел на него пораженный: он думал, что Рузе около семидесяти. Лицо - руины, совершенные руины, изглоданные временем, выжженные солнцем тропиков. Тело еще крепко, но плечи пригибает к земле тяжкий груз пережитого. Эх, бедолага! Не сладок, видно, хлеб чужбины...

– Одно время мне повезло, - продолжал свою исповедь Рузе.
– Попал я к одному почти соотечественнику, мсье Корганову, французу русского происхождения, который занимался поисками затонувших сокровищ. Профессия не новая, таких в старину называли "рэкменами". Была у него карта, якобы подлинная, на которой морские клады обозначены, держал он ее за семью замками. И стал я акванавтом. Ну, ничего, этот Корганов обходился хорошо и платил прилично, обещался даже взять в долю. К несчастью, карта оказалась липовой, такие в Америке можно приобрести за полсотни долларов. И вылетел мсье Корганов в трубу, как и полагается порядочному человеку...

– А потом?

– Тут и очутился я в когтях герра Вебера. Он вербовал людей для работы на секретных подводных рудниках. С моим опытом акванавта-глубоководника я для него находкой оказался. Подписку с меня взяли, я уже об этом говорил. Плата большая, контракт на год, по окончании срока - премия. Соблазнился я - и попал в западню. Ведь я уже шесть месяцев, как божьего света не видел. И (Рузе нагнулся к уху Андриса) не ручаюсь, что его увидят те, кто работает там, внизу, в кратере, в выработках.

– Почему?

– А как кончается контракт, тем, кто не хочет его продлить, устраивают прощальный ужин. Коньяк, шампанское, омары и все такое прочее. Ну, конечно, веселье: завтра - денег полные карманы, завтра свобода, доставка на сушу. Но я подозреваю, - шепотом продолжал Рузе-Козлов, - что эти люди наутро не просыпаются...

– Какой ужас!

– Да, вот такие дела, молодой человек. Если бы не это ЧП...

– Какое ЧП?

– А то, что вы мне буквально на голову свалились, когда я ремонтировал наружный люк входного шлюза. Благодаря этой истории я сижу теперь рядом с вами и солнышко увидел в последний раз, может быть...

– Вы думаете?
– у Андриса холодок пробежал по спине.

– Чего думать, понятно все. Тут не церемонятся. Дорого бы я дал, чтобы узнать, что у этой орясины в пакете.

– Генуг дер ворте*, - донеслось с кормы.

– У, сатана, прислушивается!
– с досадой сказал Рузе. Ну, я сейчас заткну ему рот!

Он открыл шкафчик под щитком и вытащил большую оплетенную флягу и упакованные в целлофан сэндвичи. Сделав изрядный глоток, он протянул флягу Андрису:

– Вот, подкрепитесь, да и перекусите кстати...

Судя по тому, как обожгло пищевод и перехватило дух, это был крепчайший ром. У Андриса сразу закружилась голова.

– Эй Вилли, тринкен!
– крикнул, оборачиваясь, Рузе.

– А-а, шнапс!
– осклабился немец и, придерживая кобуру, полез на нос.

– Теперь он "выключен" по крайней мере на два часа, - заметил Рузе, когда немец вернулся с флягойк себе на корму.
– Можно без помех поговорить.

– Прежде всего, нужно подумать, что делать, - сказал Андрис, кладя руку ему на плечо и заглядывая в глаза.
– Ведь ясно, что там, куда мы направляемся, ни меня, ни вас не ждет ничего хорошего. Вот и следует сообразить, как нам выпутаться из такого положения, с наименьшими, как говорится, потерями. Не так ли, старина?