Это было у моря

Надо посмотреть, что будет дальше. Не стоит ее выдергивать из этого театра. У каждого — свой способ бороться с разочарованием. Когда она сама ушла от Роберта — ей было за что прятаться. У нее уже был Джон. А у Сансы нет ничего. Ничего, кроме осознания, что ее бросили, и кучки ненужного хлама: вещей, рисунков, воспоминаний — которые в мешок не положишь и на чердак не закинешь…

— Санса, милая, меня дети позвали. Пойду разберусь, что они там не поделили. А то поздно уже. Да и ты, наверное, устала.

— Конечно, тетя. До завтра. Спокойной ночи.

На лицо племянницы опять вернулась прежняя ехидно-циничная, всезнающая ухмылка. Лианну передернуло. Она торопливо, не оборачиваясь, спустилась вниз, спиной ощущая на себе взгляд так и стоящей на лестничной площадке Сансы. В процессе спуска она подумала, что на самом деле ей и не понять, что чувствует сейчас эта шлепнутая плашмя об землю девочка. Об это надо было спрашивать не ее. И не Рейегара. Это мог сказать только ныне покойный Роберт Баратеон. Потому что в этой комбинации его место как раз и заняла Санса…

========== VI ==========

От рук остались одни провода

Я провожу снег — а бежит вода

По стенам, венам, мной — в тебя

Сливаясь с тленом, вглубь губя.

Песней в темя — время — налаживай связь

Мы цепи окончанья — не падай в грязь,

Стой, мой стоик, ровно, держи удар

Не реальность бескровная, — мой кошмар.

Я парю над книгой, вросла в стекло

Стылой тенью двигаюсь, вьюсь золой

Ты — еще не прожитый, льнешь к двери

Губы в губы, звук губит, в дыханье -ритм.

Ветром вздоха — эхо — поддерживай связь

Наши дни — эпоха, минуты — вязь

Истории, утопии, легенды, сна

Где героям хлопает смерть одна

Ты не веришь в истины, в плоть и кровь

И сухими листьями жжешь любовь

Я сгораю — черное к рыжине,

Несмешная и вздорная, — брешь в стене.

Из двоих только верю я. Связь стирай!

Позвоночника дерево гнется в рай

И ладонями пламени по коре

Не нам. Не нами

В оконной раме

Двумя мирами в одном

Воздастся по вере

И по игре.

Санса IV

1.

Санса брела по дороге. Сегодня ее отвозить было некому. Зяблик был все еще на занятиях, а ждать она не хотела. Миранда вообще в школу в понедельник не явилась, прислала сообщение что « лежит с распухшим горлом и надеется, что подругу миновала чаша сия». Эта, может и миновала. Санса предпочла бы распухшее горло и даже температуру, только бы не помнить, только бы на минуту отключиться. Но она была совершенно здорова. Молода, полна сил. Долбаный мир за порогом ждал, родственники надеялись, что в понедельник она пойдет в школу, что она и сделала. В конце концов Санса была благодарной девочкой и знала, что за ее обучение платится немалая сумма.

С утра за ней, как обычно, приехал Зяблик. Сансина новая прическа, казалось, напугала его.

— Но ты же почти лысая!

— Ничего подобного! Я просто подстриглась.

— Ты ходила в парикмахерскую? Там такие мерзкие тетки и от них всегда противно пахнет какой-то химией. Ни за что, туда бы не пошел. Я разрешал себя стричь только маме, но она умерла…

— Нет, у меня была машинка.

— Машинка? Какая машинка?

— Для подравнивания волос. Ну я ей и воспользовалась.

— Постой, ты сама себя стригла?

— Да.

— Ты сумасшедшая! Это же очень страшно. И еще эти жужжащие страшные приспособления… Я даже слышать их не могу. Как ты вообще решилась на такое…

— Очень хотелось.

— Все равно, я не понимаю, как это можно самой себя так выбрить. Как же затылок?

— Ну это же машинка, Зяблик. Водишь по голове и все. Как газон стричь.

— Я никогда не стриг газон. Это делает садовник. Но да, я смотрел из окна — это, кажется, несложно… Послушай, Санса, может, ты и меня пострижешь?

Санса в изумлении уставилась на покрасневшего мальчишку.

— Тебя? Но зачем?

— Мне вообще не очень нравятся эти мои лохмы. Меня из -за них дразнят девчонкой. Но я не девчонка, я — мужчина. А идти в эту вонючую парикмахерскую я не могу. И вообще — я никому не доверяю. А тебе — да. Я даже готов попробовать не бояться машинки.

Санса посмотрела на Зяблика. Нет, короткая стрижка ему явно не пойдет.

— Если хочешь, я могу подровнять тебя — но не стричь. Я не умею. И боюсь сделать только хуже. И потом, у тебя такие красивые волосы, шелковистые, густые… Жалко было бы их обкорнать.

— Я же не кукла! — Зяблик возмущенно выпятил вперед острый подбородок, покрытый нежным темным пушком. Санса едва заметно усмехнулась. Не кукла, но временами очень напоминает.

— Хорошо, я подумаю. Только давай в школе не будем это обсуждать. Потом.

— Ладно. А мы уже приехали.

День в школе прошел как в тумане. Санса таскалась от кабинета к кабинету, пытаясь делать адекватное лицо, а голове у нее стучало, билось в виски бабочкой: «Ради этого он меня бросил. Ради того, чтобы я училась! Писала в тетрадку задачки по математике и обсуждала средневековые баллады! Если бы не этот бесконечный шантаж, то и… То и вероятности встречи кого-то другого не возникло бы. Как бы то ни было — все проблемы во мне. Мои родственники, мой муж, моя учеба, мой возраст…»

Этот список, по совести сказать, можно было продолжать бесконечно. В него могли войти еще и родственники, и комплексы, и странности, и активы: все, что она имела, все что она не имела — играло лишь отрицательную роль. Даже ее склонность к рисованию могла сюда затесаться — ну как же, девочке надо развивать таланты!

В какой-то момент Санса пожелала быть вообще без каких-либо особенностей — быть просто. Она в который раз возненавидела свою жизнь и свои привычки — и все, что из этого следовало. Как же это можно заставлять человека платить за то, что он такой? Это было гадко и несправедливо. Никто не виноват, что она родилась слишком поздно. Никто не виноват, что жизнь так сложилась, что путь увел ее от ровесников ко взрослым берегам раньше, чем она того пожелала. Никто не виноват — но платить приходится ей. А ему — ему уже нет. Как и говорил Мизинец — он предпочел более легкий путь.