Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
— Что-нибудь одно, Нина Васильевна: или давайте людей, или берите их совсем. Что это за система — вчера дали плотников на ремонт оборудования, а сегодня отправляют их на лесозаготовки! Я прошу, по крайней мере, оставить на заводе людей по этому списку…
Он вынул из кармана смятую четвертушку бумаги и положил её на стол.
— Так… — неопределённо сказала Вологдина, разглядывая четвертушку. — Ну, а ты что, Нырков?
— Нина Васильевна, — торопливо и возбуждённо заговорил Нырков, — сегодня опять те же люди в море ушли. А молодёжь снова без кунгасов. Куда же это годится? Ведь решено
— Ясно, — повторила Вологдина и медленно обвела взглядом стоявших перед ней людей. — Ты, Воронов, конечно, по поводу судоремонта? Нечем конопатить, верно? Ты, Андрей Андреевич, насчёт посольных чанов? Ты, Феоктистов, по поводу жилья…
— Все, все с одними делами! — закричал дядя Ваня.
— Жилья нет, дели нет, пакли нет!..
И притихший было шум возобновился с прежней силой. Перебивая друг друга, люди кричали о жилье, о пакле, о судоремонте, о чанах, о кунгасах, упрашивали, требовали, грозили…
Вологдина резко поднялась из-за стола.
Мгновенно наступила тишина.
— Вот что, товарищи, — негромко сказала Вологдина, — всё это я слышу каждое утро. Уже наизусть заучила. Того, что я делаю, видимо, мало. Вы недовольны, и я вас понимаю. Но, — она повысила голос, — к нам назначен новый директор. Теперь со всеми вопросами прошу обращаться к нему. Вот он стоит, знакомьтесь.
Обернувшись к стоящему у окна Доронину, она вышла из-за стола.
Было по-прежнему тихо. Десятки глаз внимательно смотрели на нового директора. Закусив губу и не глядя на Вологдину, он медленно прошёл к столу.
— Я прибыл сюда сегодня ночью, — сказал Доронин, вглядываясь в обращённые к нему лица. — Ответить на ваши вопросы, естественно, ещё не могу. Мне нужно сначала войти в курс дела. Поэтому наш разговор придётся отложить. Прошу товарищей разойтись по местам.
Стоявший прямо перед ним дядя Ваня с разочарованным видом развёл руками. Кто-то недовольно протянул: «Вот тебе и на!» Кто-то тихонько присвистнул. Люди нехотя поворачивались и один за другим шли к выходу.
Последней медленно пошла к двери Вологдина.
«Как она могла так поступить? — глядя ей в спину, думал Доронин. — Нет, с этим надо покончить. Такие вещи не должны повторяться».
— Товарища Вологдину прошу остаться, — решительно сказал он.
Вологдина вздрогнула и обернулась.
Доронин продолжал стоять у стола. Он спросил напрямик:
— Для чего вы устроили эту демонстрацию?
— Почему демонстрацию? — чуть прищурившись, сказала Вологдина. — Разве в функции директора не входит разрешение важнейших производственных вопросов?
— Не лицемерьте, — резко ответил Доронин. — Вы прекрасно понимаете, о чём идёт речь. Ваше поведение недопустимо. Ещё одна такая сцена…
— И вы меня уволите? — закончила Вологдина; на лице её появилось злое выражение.
— Если понадобится — уволю, — коротко сказал Доронин. — Сядьте. — Он кивнул на стоявшее перед столом плетёное кресло.
Вологдина с подчёркнутой неохотой вернулась и села.
— Зачем вам понадобилась эта демонстрация? — снова спросил Доронин. — Зачем вы разыграли всю эту сцену, вместо того чтобы по-деловому вместе
со мной приступить к работе?— Вы директор и обязаны разрешать все вопросы, — упрямо повторила Вологдина. — А если не можете, не умеете… пусть вам будет стыдно.
— Вы сами могли разрешить эти вопросы, — начал было Доронин, не обращая внимания на её последние слова, но она вскочила с кресла и прервала его:
— Нет, не могла!
Она замолчала и несколько раз прошлась по комнате. Доронин внимательно следил за ней.
— Не могла!.. — повторила Вологдина уже другим тоном. — Я тоже многого не знаю… Столько надо сделать, а сил не хватает! Вот я и думала: «Приедет директор…»
Она снова замолчала. Доронин неожиданно почувствовал, что его раздражение проходит, но не подал виду.
— Расскажите мне о комбинате и его руководителях, — подчёркнуто официальным точом сказал он.
— Я могу вам сказать, из чего должен состоять комбинат, — ответила Вологдина, делая ударение на слове «должен». — Два завода — рыбоконсервный и крабовый. Цех обработки. Засольный цех. Холодильник. Флот, — всё это она перечислила безразличным голосом. — Главный инженер — Венцов. Человек с опытом. Механизатор! — В её голосе послышался оттенок пренебрежения. — Капитан флота Черемных — рыбачил в Приморье… Да что тут говорить! — с внезапным раздражением оборвала она себя. — «Расскажите», «Доложите»! Точно где-то в тресте сидим, а за окном троллейбусы бегают… Пришлю вам главного инженера, пусть докладывает: он это любит…
Водогдина, не оборачиваясь, пошла к двери.
Доронин не остановил её и лишь усмехнулся, когда она, выходя, хлопнула дверью.
Что-то в этой женщине одновременно и отталкивало и привлекало его. Она вела себя с ним просто возмутительно. Но в то же время только человек, который глубоко предан своему делу, мог так горячо говорить о надеждах, связанных с приездом нового директора.
Как бы там ни было, она не имеет права вести себя подобным образом. Её надо приучить к дисциплине.
Однако в глубине души Доронин понимал, что административными мерами он ничего не добьётся. Всё дело в том, что Вологдина знает больше, чем он, гораздо больше. До тех пор, пока это будет так, он не завоюет её уважение и останется для неё человеком со стороны.
В дверь кто-то постучал, и, когда Доронин откликнулся, на пороге появился высокий худощавый человек с ввалившимися небритыми щеками. Он был одет в японскую зелёную куртку военного образца.
— Товарищ директор? — спросил человек и, не дожидаясь ответа, сказал: — Моя фамилия Венцов.
— Прошу садиться, — пригласил Доронин; он взял свой стул и поставил его против плетёного кресла, в котором расположился главный инженер.
— Скажу вам прямо, товарищ Венцов, — начал Доронин, — пока что я директор только по названию. Весь мой опыт ограничивается двумя годами работы в Саратове. Вы знаете, что методы речного лова совсем иные. Кроме того, за последнее время наша рыбная индустрия ушла далеко вперёд. Поэтому прошу вас: введите меня в курс дела.
Обращаясь к Венцову, Доронин напряжённо следил за выражением его лица. Но главный инженер слушал внимательно и, как казалось Доронину, даже сочувственно.