Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Идите скорее! — быстро заговорила она. — Заведующий сегодня утром приехал. Я ему говорила о вас. Ох, и досталось мне, что я вас отпустила!.. Где вы ночевали сегодня?

Тараторя без умолку и протискиваясь между людьми, она вела за собой Ольгу.

В соседней комнате сидел заведующий облздравотделом, пожилой рыжеватый человек в морском кителе.

— Здравствуйте, — сказал он, как только Ольга и секретарша появились на пороге. — Вы и есть Леушева?

— Да, я Леушева.

— Ну и досталось мне за вас от товарища Русанова! — сказал заведующий, выходя из-за стола и протягивая Ольге руку.

— Кто такой товарищ Русанов? — растерянно спросила Ольга.

— Будто не знаете? — с хитрой улыбкой сказал заведующий. — Секретарь обкома. Были вы у него?

— Я… нет, — смутилась Ольга. — Впрочем…

— Да я вовсе не обижаюсь, — с улыбкой прервал её заведующий, — не думайте, что я в претензии. Пошли — и правильно сделали. Где вы ночевали?

Ольга ответила.

— Так, — сказал заведующий, снова садясь за стол и указывая Ольге на маленькую табуретку рядом. — Будем решать, куда вас направить.

Заведующий облздравотделом, расстелив на столе военную карту-пятикилометровку, ткнул пальцем в чёрный кружок рядом с голубым цветом моря и сказал:

— Думаем направить вас сюда. Это районный центр, так что вам на первых порах помогут. Врачи там нужны до зарезу. Согласны?

Ольга кивнула головой. Ей, в сущности, было всё равно, куда ехать.

Вечером Ольга вернулась в общежитие с путёвкой в кармане. Она направлялась в распоряжение Танакского райздравотдела на западное побережье Сахалина.

Весь вечер она бродила по дому, поджидая Астахова. Он вернулся совсем поздно.

— Я тоже завтра уезжаю, — сказала Ольга, будто она только и ждала его затем, чтобы сообщить о своём отъезде; ей вдруг сделалось очень грустно.

— Вы недовольны своим назначением? — спросил Астахов.

— Нет, почему же…

Они сидели на скамеечке в пустой большой комнате, перед низким бильярдным столом.

— А я, очевидно, поеду через несколько дней. Пароход грузится, — сказал Астахов.

«Если бы вы предложили мне поехать на Курилы, я бы согласилась», — мысленно произнесла Ольга и покраснела. Она испугалась, что он всё-таки мог услышать её слова.

— Сколько времени идёт туда пароход? — в замешательстве спросила она.

— При благоприятных условиях около двух суток.

— Приеду как-нибудь в гости посмотреть, как вы там живёте, — с напускной беспечностью сказала Ольга; Астахов внимательно взглянул на неё.

— Правда? — спросил он, потом улыбнулся и махнул рукой. — Испугаетесь.

— Нет, не испугаюсь, — упрямо сказала Ольга.

И Астахов почувствовал, что он был бы очень рад, если бы Ольга получила назначение не на западный берег Сахалина, а в Нижне-Курильск, в район, который он уже привык считать своим. Ему хотелось, чтобы эта девушка всегда была рядом с ним. Он не пытался разбираться в своих чувствах, просто ему хотелось, чтобы она была рядом.

— Что же, приезжайте, — сказал он, не глядя на Ольгу.

На этом они расстались. Ольга ушла в нишу, а Астахов стал устраиваться на своём бильярдном столе.

Спать ему не хотелось, и он, лёжа на спине с закрытыми глазами, принялся мысленно восстанавливать все подробности сегодняшнего дня. Утром он был в обкоме, в отделе кадров, просматривал личные дела коммунистов, которых предполагалось послать вместе с ним на Курилы. Затем побывал в облторготделе, где ему сообщили, что всего лишь две недели назад на Курилы отправлен пароход с продовольствием. Два часа он провёл с уполномоченным Министерства рыбной промышленности, — на том же пароходе были отправлены на Курилы орудия лова. Астахов просмотрел накладные, чтобы точно представить себе, что уже есть на Курилах и что ещё надо требовать. Словом, он весь день провёл в хлопотах, разговорах и спорах. И теперь, лёжа на бильярдном столе, он снова переживал этот день, снова спорил, возражал, доказывал, пока наконец не остановился на вечерней встрече с Ольгой.

Теперь ему казалось, что он сделал большую ошибку, не уговорив её поехать на Курилы.

«Но, с другой стороны, зачем ей ехать на Курилы? — спрашивал он себя. — Зачем ей, неопытной городской девушке, ехать в такую даль, подвергать себя лишениям и опасностям?» Если бы она сама, добровольно решила ехать на Курилы, он, Астахов, был бы очень рад. Но уговаривать её только потому, что ему хочется, чтобы она была рядом с ним, — нет, он не имеет права так поступать.

Астахов резко повернулся на бок. Но от того, что он переменил положение, ход его мыслей не изменился. Он стал думать о том, что напрасно они с Ольгой сейчас расстались, ведь спать не хочется, и лучше было бы посидеть и поговорить. Астахов уже совсем решил встать и пойти посмотреть, спит ли Ольга, но в последнюю минуту раздумал. Пролежав ещё час или два, он всё время старался не думать об Ольге и всё время думал о ней. Наконец он заснул.

…А Ольга на другой день встала рано утром и, чтобы не встретиться с Астаховым, сразу ушла из дома. Только вечером она забежала на минуту, чтобы взять чемодан, а через час уже сидела в поезде и ехала в Танаку, к месту своей работы.

Пристроившись у окна в маленьком прокопчённом насквозь вагончике, Ольга уговаривала себя, что она поступила правильно, что ей не надо было видеться с Астаховым, что это чёрт знает куда может завести, что она приехала сюда для работы и должна немедленно приступить к делу.

То, что Астахов, которого она, в сущности, так мало знала, стал ей небезразличен, казалось Ольге проявлением слабости и легкомысленности её характера. Теперь, убеждая себя в том, что ей следует гордиться своим поспешным отъездом, своей силой воли, она всё-таки не переставала думать об Астахове, о том, где он сейчас, что делает, вспоминает ли её, огорчил ли его или прошёл незамеченным её поспешный отъезд.

Так, то засыпая, то просыпаясь, когда поезд нырял в очередной туннель, и всё время думая об Астахове, Ольга добралась до Танаки.

Глава IV

Доронин приехал в Танаку поздно ночью. Маленький паровоз, с трудом тащивший за собой пять крохотных чёрных вагонов, остановился в полной темноте и, казалось, облегчённо вздохнул. Выйдя из вагона и сделав несколько шагов в сторону, Доронин уже ничего не видел вокруг себя. Тёмный поезд словно растворился в непроницаемом ночном мраке.

Дул холодный, влажный ветер. Откуда-то издалека доносился мерный, то затихающий, то нарастающий шум. Точно что-то огромное, неимоверно тяжёлое с трудом громоздилось куда-то ввысь и, не достигнув вершины, низвергалось с шипением и грохотом. Доронин понял, что это и было море.

Он двинулся наугад по направлению к этому шуму. Вскоре вдалеке показалась цепочка слабо мерцавших огоньков, над ней другая, третья. Это было похоже на Большую Медведицу, если смотреть на неё в очень тёмную ночь. Городок, видимо, был расположен на сопках.

Стояла полная тишина, только где-то совсем рядом мерно шумело море. Не было видно ни души. Домики, в которых не светилось ни одно окно, выглядели ещё более лёгкими, чем в Средне-Сахалинске. Соседство этих непрочных построек с громадой моря показалось Доронину неестественным.