Это лишь игра

– Да пусть сюда сядет, – говорю и поднимаюсь из-за стола.

– Герман, ты куда? – шепчет Михайловская. – Не нужен мне тут Жучка. Я не хочу с ним… Стой!

Бурунов еще сердито пыхтит, пока я иду к третьему ряду и сажусь с Третьяковой. Наши сзади оживляются, но я особо не вслушиваюсь, кто там что нашептывает. Перевожу на нее взгляд – она так и сидит, не поднимая головы. Неподвижно, только одной рукой сжимает-разжимает пальцы другой.

Пальцы у нее тонкие. Кожа на руках бледная, почти прозрачная, каждая венка просвечивает. Кажется, такая мраморная кожа у взрослых может означать проблемы с сосудами или сердцем, если я правильно помню. Медицину в колледже мы, конечно, изучали, но лишь на уровне первой помощи, не углубляясь, но сейчас вдруг всплыло на ум. Хотя, наверное, ей просто холодно. Она вон и едва уловимо дрожит.

– А ну мне тут прекратили шум! – прикрикивает Бурунов. – Тихо все! Смотрим на доску.

А я смотрю на Третьякову. Разглядываю ее. Она какая-то другая сегодня.

Обычно Третьякова ходит с распущенными волосами. Они у нее немного ниже плеч, светлые и слегка волнистые. А сегодня она убрала их в хвост. У нее, оказывается, уши не проколоты… и такая маленькая круглая мочка. А на виске крохотная темная, почти черная, родинка.

– Итак, работаем в парах. Вот вам карточки с вопросами по теме прошлого урока. Значит так, по очереди друг другу отвечаете на эти вопросы. Затем тут же карточку подписываете и ставите друг другу оценки. Пятерки абы как не лепите. Я проверю. Спрошу у двоих-троих на свое усмотрение. И если моя оценка с вашей не совпадет, разделю ее на обоих. Ясно?

Я поворачиваюсь к Третьяковой всем корпусом.

– Ну что, Лена, – спрашиваю, – расскажешь, какие бывают кровотечения?

Она бросает на меня быстрый тяжелый взгляд. И молчит.

– Кровотечение бывает венозное, артериальное, паренхиматозное, капиллярное, – отвечаю сам. Ну и в итоге рассказываю ей вкратце всю прошлую тему. А что еще делать?

Она лишь в конце нарушает молчание:

– Ты надо мной издеваешься?

– Даже мысли не было.

– Тогда что тебе от меня нужно? Больше меня ссорить не с кем. Я и так одна, меня и так все ненавидят…

– А тебе нужно, чтобы тебя все любили? Тогда зачем ты выступала против всех? Где логика?

Она снова бросает на меня взгляд, на этот раз долгий и полный ненависти. И ничего не отвечает.

– Новая тема – переломы, – вполуха слышу Бурунова. – Какие бывают… симптомы… первая помощь…

Третьякова открывает тетрадь и начинает писать под диктовку. А я наблюдаю за ней.

– Герман Горр! – окликает меня ОБЖшник. – Почему не записываешь? Всё уже знаешь?

– Ну да.

– В таком случае к доске. Вместе с Третьяковой. Продемонстрируешь наглядно свои знания.

Третьякова, встрепенувшись, округляет глаза, но возражать ему не смеет. Мы оба подходим к нему, только она заметно нервничает.

Бурунов выдвигает на середину кушетку, на которой обычно показывает нам эту самую первую помощь чаще на манекене, но иногда и на ком-то из наших. И объявляет:

– Третьякова ложится. У нее сломана голень.

Она стоит в нерешительности, и он повышает голос:

– Третьякова ложится!

Она, поколебавшись, присаживается, а затем вытягивается вдоль кушетки. А я стою над ней, как на сцене.

– Итак, ситуация. Вы ходили с ней в поход. В горы. Вдвоем. Она падает и получает травму. Открытый перелом. Никого рядом нет. Горр, твои действия?

– Уложить. Чтобы рана не контактировала с внешней средой, одежду снимать не надо.

– Какая жалость, – выкрикивает Ямпольский. Прокатываются смешки, но тут же затихают. Бурунов встает из-за стола и нацеливает в Ямпольского палец.

– Следующим пойдешь показывать свои умения ты, Петросян. А если услышу еще хоть звук, вылетишь отсюда вон. – Потом оборачивается ко мне. – Продолжай.

– Если есть кровотечение, нужно его остановить давящей повязкой выше раны. Ну или зажать пальцем артерию. А чтобы обездвижить, надо наложить шины с обеих сторон от перелома, выше и ниже. Прямо поверх одежды.

– А шину где возьмешь?

– Сделаю из любого подручного материала.

– Ну, давай делай. И накладывай. Живее, Горр! Ей больно, она мучается! Торопись!

Я оглядываю класс. Беру у Бурунова со стола линейки, какую-то тряпку. Больше ничего такого не нахожу и снимаю с себя галстук. Потом наклоняюсь к Третьяковой с этим дурацким набором и вдруг понимаю, что волнуюсь. Как будто у нее там и впрямь открытый перелом.

Несколько секунд примеряюсь, прежде чем коснуться ее ноги в тонких капроновых колготках, и наконец что-то там сооружаю на автомате, прикладываю, обвязываю, сначала тряпкой, потом галстуком. Затем смотрю на нее – а она вся пунцовая. Лежит, глядя куда-то вбок, на доску, а сама обеими руками стиснула подол юбки и прижала к бедрам так крепко, что он натянулся. Как будто я стал бы под подол к ней лезть.

– Поясни, почему именно сюда надо накладывать повязку? – не отстает ОБЖшник.

– Потому что… – голос звучит хрипло – в горле пересохло. Я сглатываю и договариваю: – Чтобы не задеть место перелома.

Наконец Бурунов отпускает нас. Я сажусь, перевожу дух. Сердце все еще колотится. Третьякова тоже поднимается с кушетки и сдергивает с ноги мою импровизированную шину. Молча возвращает мне галстук, а я так же молча сую его комом в карман.

***

После уроков меня тормозит Михайловская.

– Герман, мы ведь договорились с Третьяковой не разговаривать. Всем классом. Ты же сам тогда говорил, что накажем ее. И что получается? В пятницу ты ее увел, а сегодня…

Я ее не дослушиваю, огибаю и иду дальше. Спускаюсь в гардероб, а там как раз она – Третьякова. Одевается. Замечает меня и сразу отворачивается. Но из школы мы выходим почти вместе. Она – впереди, я – следом.

У ворот стоят наши пацаны – Ямпольский, Гаврилов, Шатохин, Сенкевич и Черный. Они ее тоже замечают издали и, уставившись, поджидают, когда она пройдет мимо. Разве что Чернышов смущенно отводит взгляд. Ничего такого они ей, конечно, не сделают, может, только что-нибудь ляпнут.

Но вижу, как она напрягается, даже сбавляет темп. А я, напротив, немного прибавляю шаг, догоняю и пристраиваюсь к ней.

– Давай мы тебя до дома довезем?

– Спасибо, не надо, – не поворачивая головы, цедит она.

Но зато пацаны у ворот расступаются, не говоря ей ни слова. С минуту мы идем молча. А потом она вдруг останавливается, поворачивается ко мне лицом к лицу и спрашивает:

– Горр, что тебе от меня нужно? Ты можешь хоть раз честно сказать?

– Хоть раз, -- хмыкнув, повторяю я. – Я вообще не вру, Третьякова. Это слишком утомительно.

– В самом деле? Ну врать же наших подбил?

– Я всего лишь предложил, -- пожимаю плечами. – Остальное – выбор каждого.

– Знаешь, я как-то смотрела сериал. «Шериф из преисподней». Там шериф... он был дьявол... тоже людям предлагал выбор. Соблазнял их. И ты так же. Со всеми. С Петькой.