Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения

— О.К., разбирайтесь со своими бананами сами.

И я пошла в туалет, или, как принято говорить в Нью-Йорке, ледис рум.

То ли мои сорок четыре килограмма при росте метр семьдесят четыре, то ли мой синий атласный комбинезон, который был дико узок, с невероятным количеством молний и от дорогого французского дизайнера, или мое неамериканское лицо, — не знаю, но результат был один: в меня влюблялись модели. Я прошла и краем глаза успела заметить, что красивая блондинка прошла за мной. Не оборачиваясь, я вошла в кабинку и ударила металлической задвижкой. Когда я вышла, то около моей кабинки стояло три очень молоденьких леди. Становилось забавно. Блондинки не было. Я пустила воду из умывальника и дала воде с журчанием литься вниз. Меня кто-то осторожно обнял сзади. Я обернулась. Мои глаза встретились с испуганными глазами очень хорошенькой девочки лет семнадцати. Она вся была в черной коже, в цепях и браслетах — садомазохистка. Я взяла ее за подбородок.

— Хай! — сказала она. — Хай, бэби!

Она явно была перепугана своей смелостью, и ее руки, лежащие на моих бедрах, дрожали.

— Ты — очень красивая, — сказала я ей.

— Ты — тоже, — выдохнула она.

Я почувствовала, как кто-то потянул молнии моих задних карманов. В полуоборот я увидела еще одну, смеющуюся шаловливую брюнетку. Становилось совсем весело.

Вдруг распахнулась дверь одной из кабин, и из нее вылетела Элизабет. На секунду она растерялась, но в следующий момент бросилась мне на шею, и по ее лицу потекли крупные слезы:

— Элена, я так ждала тебя, я искала тебя повсюду, — с искренностью актрисы стала лепетать она.

«Мои новые приключения» тем временем отошли от меня с явным сожалением на лицах. Элизабет тащила меня куда-то в угол.

— Ты могла позвонить мне. Мой телефон все тот же.

— Я тебе звонила, но тебя никогда не бывает дома. Я думала, что ты переехала.

— Я никуда не переезжала, и ты это прекрасно знаешь.

— Я встретила как-то Сашу, и он сказал, что ты уехала, — продолжала она беззастенчиво врать.

— Элизабет, я никуда не уезжала, а не появляешься ты потому, что присвоила себе мой ангоровый жакет и такую же кофту. На тряпки мне наплевать, носи на здоровье. Надеюсь, тебе тепло в них. А вот что ты врешь так нахально, это вызывает во мне отвращение и презрение. Извини за высокий стиль, а теперь я должна идти.

Я пыталась вырвать руку, но она крепко ухватилась за рукав.

— Элена, нет, это неправда, я тебе принесу твои вещи. Я все время думала о тебе. Я знаю, что ты — единственная женщина, которая может доставить мне удовольствие.

Такая самоуверенность меня разозлила.

— Слушай, я уверена, что могу «доставить тебе удовольствие», но в том, что ты не доставишь мне ничего, уверена еще больше. Прощай!

Она растерялась.

— Я тебе позвоню, — неуверенно донеслось мне вслед.

На выходе стояла она, высокая белокурая красавица с грустно-голубыми глазами. Мы понимали друг друга без слов…

Она оказалась из «Алин Форд». Ее звали Дези. Мы вышли. Говорить в туалете не хотелось, снаружи же стоял такой грохот, что приходилось кричать. Она протянула мне заранее приготовленный телефон. Мне она нравилась. И тут я сглупила, я встретилась с умоляющими глазами Сашки. Он тут же подлетел, сказал «хай». В следующий момент рядом оказался и эта старая дылда фотограф. Она все поняла, и уголки ее губ презрительно опустились вниз. Она ушла. Исчезла навсегда. Я ей никогда не позвонила.

— Ну что, получили, что хотели?

— Да, — протянул Сашка, — она, конечно, стопроцентный дайк. Ну ничего, Ленок, извини, если помешал.

— Между прочим, уж кто действительно помешал, так это твоя маленькая блядь Элизабет.

— Она здесь?

— Здесь, но теперь, наверное, уйдет после встречи со мной. Она никак не ожидала увидеть меня здесь. Потаскушка, врушка и неблагодарная тварь.

— Элизабет? Это кто? — спросил Майкл.

— О, Джизус Крайст, ты не знаешь Элизабет? В Японии ее всегда гримируют и снимают как Мерилин Монро. Ты ничего не знаешь, Майкл.

И Дориан стал тянуть шею во все стороны в надежде увидеть Элизабет.

— Надоели вы мне. Впредь устраивайте свои дела сами. Я ухожу танцевать.

И беснующаяся масса поглотила меня на час.

— Когда вам грустно, что вы делаете?

— Я грущу, Я иду гулять по городам и странам, Я меняю знакомых и завожу новых друзей. Я живу в Париже и почти каждый вечер встречаюсь со своим другом художником.

— Юра, — спрашиваю я своего друга, — знаешь ли ты, кто такой Питер Брук? Он звонит мне постоянно, хочет встретиться. Мой телефон дала ему моя подруга из Нью-Йорка. Хамство — давать телефон неизвестным людям.

— Питер Брук? — переспрашивает Юра и лениво почесывается. — Конечно, это известный американский шпион, которого поймали в России, а потом обменяли на русского. Он просидел пять лет в советском концлагере и в Америке написал об этом книгу. А зачем ты это спрашиваешь?

— Я же тебе только что сказала, что он мне постоянно звонит и хочет встретиться. Было Рождество, и я уезжала, как ты знаешь. А потом я была занята, но теперь, если позвонит, я с ним обязательно встречусь. Я еще никогда не была знакома с настоящим американским шпионом. Может быть, они хотят меня завербовать? Но у меня же плохая память. Потом, кто же сейчас работает на одну разведку? — Минимум, на три.

— Давай, — как всегда, флегматично сказал Юра, — может, заплатят аванс, тогда пойдем в Клозери де Лила или в ля Куполь. У меня в данный момент — десять франков, галерейщик лишнего не платит.

Вечером зашла я к Юрке. Он уныло бродил по своей маленькой мастерской. Немытые тарелки, полотна, краски, кое-как застеленная постель. В бутылке на донышке высматривалось виски. Стены затянуты коричневой мешковиной. И от всей этой тоски и бедности выть хочется. Да еще на улице, как полагается, моросит отвратительный дождь.

— Юра, так жить — нельзя, пошли куда-нибудь.

— Куда?

— У тебя сколько денег?

— У меня — тридцать долларов, а у тебя?

— У меня — тоже тридцать.

— Ты же работаешь, снимаешься, куда деньги-то тратишь?

— Старик, живу не по средствам, покупаю дорогие тряпки и езжу на такси. Между прочим, иногда сама себя приглашаю в ресторан и преподношу себе цветы.

— А… Ну, тогда — конечно, — он зевнул.

— Ну, что делать-то будем? На улице — дождь?

— Дождь. Я еще сегодня никуда не выходил, не знаю, как там. Посмотри, сегодня нарисовал… — Юрка рисовал затуманенные, как во сне, двери и окна. Рисовал он их мастерски. От них веяло темными голландцами. Успех был ему обеспечен, но в искусстве, как и на военной службе, все дают за выслугу лет. — Нравится?

— Очень.

— Нет, серьезно?

— Да.

— А здесь не темновато?

— Ну, если бы высветлил чуть-чуть, — было бы лучше.

— Да? Я тоже так думал. Слишком темно, почти ничего не видно. — Мы замолчали.

— Леня заходил, сказал, что в ля Куполе богатые бабы мужиков покупают. Может, попробуем.

Я эту мысль поддерживаю, и мы едем в ля Куполь. Мы садимся на террасе и заказываем кофе. Юрочка скучающе оглядывает террасу. Народу мало, а сексуально озабоченных дам не видно вообще.