Этот добрый жестокий мир (сборник)

То, что я узнал от нее, перевернуло мое представление о Майкле и о происходящем в Доме. Проведя более часа в размышлениях и молитвах, я нашел единственно возможный выход из крайне непростой ситуации. Испытание, ниспосланное Господом на пути моем, я выдержал достойно.

Я велел Альберту собрать всех обитателей и персонал Дома в столовой.

И пусть авторитет мой был подорван, а дисциплина в Доме — практически уничтожена, к ужину спустились все. Запретив Агате накрывать на столы, я обратился к пастве с речью.

Донельзя возмущенный Майкл сверкал глазами и топорщил бороду, пытаясь меня запугать. Но истина дала мне щит милосердия, и я больше не боялся старика.

Я сказал:

«Друзья мои! Братья и сестры! С болью в сердце и скорбью в душе я должен открыть вам правду. Который день подряд вы рассказываете друг другу и самим себе о чудесном докторе — сыне Майкла».

При этих словах Майкл хрюкнул, а Себастьян зевнул.

«По словам нашего многоуважаемого шефа, сын его — бывший армейский хирург, врач от бога, истинный целитель, способный вылечить любую болезнь добрым словом и хорошим стейком». — «Ну да, — хохотнул Майкл, — давайте покороче, пастырь. Ужин стынет». Я не отреагировал на дерзкую выходку.

Мне предстояло сказать горькую правду. И я даже жалел старика.

«Друзья мои. Все вы стали жертвами обмана и массового помешательства. В ваших отчаявшихся душах пустили ростки семена ложной надежды, посеянные Майклом, — безусловно, очень сильной личностью, как часто бывает с теми, кто тронут проказой безумия».

Паства взирала на меня с непониманием и отвращением. Марта побледнела, Агата закрыла лицо фартуком. А Майкл, как ни в чем не бывало, чесал бороду.

«Да, друзья. Ваш сосед Майкл неизлечимо болен душой. Его сын погиб на полях Великой войны семь лет назад. Как мне стало известно, наш шеф практически не поддерживал связи с ним, а узнав о его гибели, повредился рассудком. Не в силах принять волю Господа и раскаяться в ошибках молодости, Майкл, упорствуя в грехе неверия, вообразил, что сын его жив. И сила его воображения столь велика, что все вы поддались ей. Сына Майкла не существует».

Безмолвный вздох прокатился по столовой. Утратив дар речи, все замерли, воззрившись на Майкла.

Старик поднялся в свой немалый рост, хохотнул с презрением.

«Да вы спятили, молодой человек. По-вашему, Себастьян исцелил себя сам?»

«На все воля Божья, — ответил я смиренно. — Все мы смертны, и вечная жизнь возможна лишь в Царствии Его. Надо отпускать тех, чей час пробил!»

«Тьфу на вас! — выкрикнул взбешенный Майкл. — Жизнь — она одна, ее нужно жить, а не готовиться к смерти!»

Он развернулся и вышел прочь.

Ужин прошел в гробовом молчании. А перед отходом ко сну Альберт доложил мне, что Майкла нигде нет. Безумный старик ушел в метель.

* * *

Я был разбужен в третьем часу пополуночи до крайности взволнованной Мартой: Себастьяну стало плохо. Наскоро одевшись, я побежал к умирающему. Он задыхался, царапал себе грудь и с трудом мог говорить.

Телефон по-прежнему не работал, вызвать доктора Хуберта было невозможно. Несмотря на присутствие рыдающей Марты, я чувствовал, что остался один на один со смертью. Буря неистовствовала, швыряя в окна комья снега, дрожали рамы, Дом стонал, и хрипел Себастьян. А в ледяном аду одиночества сейчас, возможно, умирал Майкл.

Я взял Себастьяна за руку и горько пожалел о том, что забыл Книгу.

Но слова молитвы я помнил наизусть. И я начал молиться.

«Не надо… — просипел Себастьян. — Пожалуйста… Позвоните сыну. Позовите его».

Я не нашел в себе смелости отнять последнюю надежду. Мне самому хотелось в эти страшные минуты сделать хоть что-нибудь. Но я был бессилен.

«Петер, — всхлипнула Марта. — Позвони. Позвони ему, пожалуйста».

С тайным облегчением я вышел из комнаты и вернулся в кабинет. Переведя дух, я сел за стол. Мысли мои путались, а перед глазами маячило эбонитовое надгробие телефонного аппарата.

Дорогой Наставник. Только вам я могу рассказать о том, что случилось дальше. Вот уже два года, как вы покинули этот мир, а я продолжаю писать вам — своему другу — письма. Лишь с вами я буду честен до конца.

В дверь поскреблись, и Марта робко просунула голову. Под ее умоляющим взглядом я снял рожок и поднес его к уху.

«Соедините меня с сыном Майкла, — сказал я в мертвую тишину оборванных проводов. — Он срочно нужен. Себастьяну плохо».

И в бесконечно долгую паузу мне искренне захотелось, чтобы он ответил. Чтобы кто-то прогнал смерть из Дома.

«Я буду», — ответил Сын.

ЕФИМ ГАМАЮНОВ ШЕСТЬ ДНЕЙ ЛУННОГО КОТА

День первый ЖАЛОСТЬ

Зал прилета накрывал огромный прозрачный купол внешнего контура станции. Правда, разглядеть сквозь него что-либо обычно мешал свет. Но сегодня, в последний день работы станции, большинство ламп уже были потушены, а оставшиеся, «аварийные», давали возможность посмотреть на неровный круг застывшей в черноте космоса голубой планеты. Плохо, едва видно, да не суть. Скоро он увидит ее, вначале такую далекую, потом все ближе, ближе. А спустя несколько суток почувствует поверхность Земли ногами. Три года достаточно долгий срок, чтобы забыть земную силу притяжения, запахи родной планеты, ощущение живого ветерка на лице. Как это? Он, безусловно, знал, но вот как оно, не помнил.

— Восьмой борт на посадку. — Голос механический, приятный, но все равно неживой. — Просьба не забывать личные вещи и документы.

Костиков посидел, словно запечатлевая последние мгновения, поднялся с дивана, накинул ремешок сумки — совсем уж «личное», остальное добро улетело вчера грузовым рейсом — и зашагал к проходу на посадочную площадку. Там, пока лента самоходной дороги несет через полумрак перехода, уже можно увидеть Землю во всей красе. Несколько десятков секунд под открытой бесконечностью Вселенной, отделенный от нее лишь прозрачным полипластом стен.

Михаил осмотрелся напоследок и отметил легкое, вполне ощутимое огорчение. А ему не очень хочется улетать! Несмотря на многое: тягу к родной планете, заслуженный отдых и ожидания. «А что там ждет-то?». Хотя… человек. Он ведь такой: везде приспособится и устроит себе дом.

Вот поэтому и сидел, подсознательно осознавая нечто этакое, которое и покидать жалко и из-за которого, похоже, последним поедет на борт.

Костиков сунул карточку ключа-унипаса в прорезь миграционного аппарата. Приложил палец к сенсору. «Приятного полета. С возвращением на Землю». — С экрана приветливо махнула рукой компьютерная девушка-диспетчер. Он кивнул в ответ, качнул запорный рычаг пропускного механизма, зачем-то еще раз обернулся, а что это…

— Ой!

Михаил поспешил шагнуть в сторону и увидел перед собой Надю из сектора подлунного строительства, кажется. Всегда нравилась, да вот времени свободного кот наплакал.

— Извините. Я вас сумкой, да?

— Ничего-ничего, это я сама виновата, загляделась. И так почти опоздала, а еще по сторонам гляжу!

— Необычное состояние сожаления какое-то, да? Не хочется улетать? — пошутил он.

— Очень хочется, — улыбнулась девушка. — Не по себе от этих событий и новостей про купол. Нет уж, скорей бы домой.