Этот томительный дым

Верить. Надеяться. Любить. И позволять кому-то испытывать то же.

Распахнув знакомые деревянные двери и, почувствовав запах свежего сена, Дарен не смог сдержаться и

на мгновение прикрыл глаза, чтобы в полной мере ощутить себя дома. Рядом с единственной в мире

душой, с которой у них была общая боль. Рядом с тем, кто был ему больше, чем просто другом. С тем, кто был частью его самого. Неотъемлемой, необходимой, как воздух, частью.

Знакомое фырканье и топот по дощатому полу, заставили его почувствовать знакомый трепет внутри.

Подведя Эбби к одному из денников22, Дарен открыл его и, когда такая родная и драгоценная ему

мордочка высунулась из проема, поднял руку вверх. От долгожданного прикосновения к теплой

бархатистой коже по телу мгновенно разлилось знакомое, успокаивающее тепло, которое он ни за что

не променял бы ни на какое другое.

– Это Ахига, – когда он представил коня, тот одобрительно зафыркал и снова мягко притопнул. – Мой

друг.

Не разжимая пальцев, другой рукой она заворожено, но осторожно потянулась к щеке мустанга. В её

движениях и во взгляде было столько уверенности, нежности и заботы, что Дарен даже не сомневался в

том, что почувствовав всё это, конь даст ей своё благословение.

– Он прекрасен, - прошептала Эбби, нежно проводя ладонью по «черному шёлку» животного, - ты ведь

не просто так дал ему такое имя, верно? Что оно означает?

Дарен внимательно смотрел на женщину перед собой и изумлялся тому, что внезапно осознал: Эбигейл

знала намного больше, чем он позволял увидеть, чувствовала и понимала его так, словно была рядом

всю сознательную жизнь. Она не боялась его и того, что существовало у него внутри.

22 Денник – отдельная комнатка для лошади в конюшне.

– «Тот, кто борется», - тихо ответил он, и Ахига снова фыркнул, словно в знак согласия.

– Ему нравится, – Эбби мимолетно улыбнулась, ласково погладив мустанга по переносице, а затем вдруг

выдохнула и развернулась к Дарену лицом. – Как ты пришел к этому? – Её внезапный вопрос заставил

его на мгновение замереть. – К мысли о том, что «борьба – это смысл жизни»?

Дарен ощутил, как прошлое снова начинало медленно обволакивать его тело, пробираясь в каждый

потаенный уголок души и заставляя чувствовать сильнейшее удушье. Внутри него горело

непреодолимое желание нанести своим демонам ответный удар: показать, что он готов сражаться лишь

до полной победы или окончательного поражения. Он молчал несколько долгих и мучительных секунд, но лишь для того, чтобы собрать в себе еще больше сил. Весь их возможный максимум.

– Я получил два важных наставления, которые буду помнить до самой смерти. – Начал он, внимательно

смотря ей в глаза. – Мне было всего восемь, когда я лишился матери. Именно тогда я понял, что жизнь

не состоит только из ярких моментов – в действительности в ней слишком много темного и по-

настоящему страшного. В ней много боли, которая надламывает тебя день за днем, но не дает сломиться

окончательно, потому что хочет продолжить потешаться. Чтобы выдерживать это - нужно защищаться.

Так я получил свой первый урок. – Эбби ненадолго прикрыла глаза, но Дарен даже не моргнул. – Когда

мне было двенадцать, я уже твердо знал, что жизнь - это борьба. Постоянная. Нескончаемая. Жестокая.

Борьба, из которой победителем может выйти лишь кто-то один. Тогда же я осознал, что из-за страха и

алчности люди готовы пойти абсолютно на всё: на безумие, предательство, преступление… – он

запнулся, но всё же выговорил то, о чем безуспешно пытался забыть долгие годы, – … я потерял друга.

Не смог спасти её, потому что был слишком слаб. Это был мой второй урок. И жизнь с усмешкой

бросила его мне в лицо.

– Это была Эрин, верно? – Вдруг тихо спросила она, с болью и пониманием смотря ему в глаза.

Он резко выдохнул и замер. Ему хотелось закричать: «Откуда? Откуда ты знаешь её имя?», но он не

проронил ни слова. Сейчас ему было все равно, откуда именно она знала, он лишь кивнул, желая просто

взять и, наконец, выговориться. Впервые в своей жизни.

– Она была единственной, у кого получалось сдерживать мой гнев. – Дарен сглотнул огромный ком, который образовывался в горле каждый раз, когда он вспоминал ту ночь. – А когда её не стало, я…

решил, что больше никогда не позволю себе дать даже маленькую слабину. И что, если мне придется

противостоять целому миру, ни за что не посмею сдаться.

– И ты борешься всю свою жизнь? – После небольшой паузы, спросила она.

– Я не умею по-другому.

– Но жизнь - не вечная война, – тихо запротестовала Эбигейл, касаясь ладонью его щеки, – в ней очень

много светлого. Мирного. Спокойного. В ней есть место счастью и простым человеческим слабостям.

– Эбби...
– Дарен накрыл её руку своей, - жизнь доказала мне, что она никогда не бывает жалостлива к

тем, кто слаб. Не принимает отговорок и не терпит постоянства. Ей нужны перемены. Ежедневные,

ежеминутные. Вот, почему она постоянно наносит удар за ударом. Я просто не жду, когда она вновь

сожмет пальцы в кулак. Я бью первым.

– Это неправильно… – она почти шептала, почти судорожно качала головой, – неправильно так жить -

без единой возможности быть счастливым.

– Ты не знаешь… - он попытался снять её ладонь со своей щеки, но она прижала и вторую, тем самым

сильнее сжав его лицо в своих руках.

– Знаю. Потому что видела, каким ты можешь быть, - она сосредоточила на нем взгляд, - разве не ты

говорил Мэнди, чтобы она отдала часть своей боли? Разве это были не твои слова? О том, что с болью

тяжело, но возможно жить, и что со временем она притупится?

– Это совершенно другое…

– Чем же? – Прервала его Эбби. – Почему тебе так трудно поверить, что ты можешь с этим справиться?

– Потому что наша боль слишком разная, – ответил он, осторожно убирая её руки со своего лица, – и