Евгений Чудаков

Из НАТИ пришлось уйти. Работа в Бронетанковой академии, в Академии наук СССР и в Институте машиноведения не оставляла времени для автотракторного института. Грустно было его покидать — ведь Евгений Алексеевич создал НАМИ — НАТИ и проработал в его стенах двадцать с лишним лет.

Еще один этап начался в жизни Чудакова. Его можно было бы назвать этапом высокого уровня и в то же время этапом проблем и парадоксов. Занимаясь всю жизнь автомобилями, получив популярность и признание как ученый-автомобилист, Евгений Алексеевич вдруг как-то для себя самого незаметно, лишился возможности отдавать всю свою энергию непосредственно автомобильным исследованиям. Став в 1935 году доктором наук, потом академиком, Чудаков обнаружил, что у него нет времени для сугубо научной работы — все дни оказались занятыми организационной и административной деятельностью. Как быть?

То, что Евгений Алексеевич сделал, пересмотрев свой распорядок дня, нынче в масштабах предприятий называют реализацией внутренних резервов. Все свое время, за исключением того, когда необходимо есть и спать, Евгений Алексеевич разделил на три части. Будни он отдал организационной работе на постах заведующего кафедрой Бронетанковой академии, директора Института машиноведения, вице-президента Академии наук СССР. Эти заботы поглощали время целиком, до последней минуты.

А вечером Чудаков становился сам себе хозяином. Он быстро ехал домой и там начинал научную конференцию или теоретические занятия с сотрудниками, которые, как правило, уже дожидались его в гостиной. Из гостиной, попив чаю, переходили в кабинет Евгения Алексеевича и принимались «двигать науку». Молодые ученые и аспиранты, только познакомившиеся с Евгением Алексеевичем, бывали удивлены тем, как запросто, после десяти-пятнадцатиминутного разговора по научной проблеме, академик приглашает их к себе домой. «Чудаковские вечера» быстро приобрели известность среди машиностроителей.

К часу-двум ночи «бдения» обычно входили в кульминационную фазу. Ломая карандаши и перья, потрясая расчетами и диаграммами, собравшиеся в кабинете Евгения Алексеевича доказывали каждый свою точку зрения. Занимались бы и ночь напролет, если б не Вера Васильевна. Прямая и строгая, она входила в кабинет, как учительница в класс к трудновоспитуемым подросткам, и произносила вежливо, но твердо: «Товарищи, спокойной ночи!» Ученые мужи возвращались к прозаической действительности. Осознав, который час, они смущенно раскланивались и быстренько покидали квартиру. А в ближайший вечер появлялись снова.

Ну а когда же Евгений Алексеевич писал? Ведь только в 1939 году в свет вышли его «Переходные кривые для автомагистралей», «Устойчивость оси автомобиля против бокового заноса», «Развитие автомобильной промышленности в СССР», «Работы Академии наук СССР в помощь строительству Куйбышевского гидроузла», «Проблемы научно-исследовательской работы в области машиностроения», «Конференция по проблеме трения и износа в машинах» и другие труды (всего четырнадцать названий). И для писания Евгений Алексеевич ухитрился найти место в своем сверхуплотненном распорядке!

Авторскую работу, которую Чудаков считал отдыхом, он выполнял в выходные дни и в дороге, когда езда в машине была продолжительной. Правда, пришлось кое-какие изменения внести в быт семьи. Прежде всего на жертву пошел сам Евгений Алексеевич. Как ни любил он водить автомобиль, копаться в моторе, смазывать и регулировать — передал эти заботы, столь сладкие для любого автолюбителя, шоферу и механику. Потом настал черед Веры Васильевны. С «должности» блюстительницы чистоты, создательницы завтраков и обедов она была «переведена», не без протестов с ее стороны, в секретари-машинистки. Порядок и деловая атмосфера «чудаковских вечеров» держались на ней. Ей же приходилось в выходные дни под диктовку Евгения Алексеевича перепечатывать большую часть его трудов.

Тут, пожалуй, у читателя может возникнуть некоторое недоверие. «Что-то уж слишком гладко протекала жизнь семьи. Ни потрясений, ни конфликтов. Малоправдоподобно!» — усомнится скептик. Тем не менее атмосфера удивительного дружелюбия, готовности к взаимопониманию, такта, терпимости создана была в семье Евгения Алексеевича и Веры Васильевны в первые годы их совместной жизни и стала основой их семейных отношений на все последующее время. Да и сейчас, много лет спустя, когда главы семейства уж нет, его жена, дети, внуки живут на удивление дружно. Хозяйкой дома, как и десять, тридцать, пятьдесят лет назад, почитают Веру Васильевну. Она же, в свою очередь, являя собою образец ясности мысли и глубокой интеллигентности, не навязывает младшим своих вкусов, своего миропонимания. Люди в семействе все разные. Приучены говорить друг другу правду. Но ведь и говорить-то можно по-разному!

Как-то, еще в двадцатые годы, Вера Васильевна пожаловалась мужу на подругу, которая «ни с того ни с сего» вдруг с ней рассорилась. Вера, добра желая подруге, объяснила, почему той не идут туфли на высоком каблуке.

А та — надо же — надулась и хлопнула дверью! Евгений Алексеевич терпеливо, не перебивая, выслушал сетования жены. А когда она высказала все, что думает «про эту кривляку», принялся рассказывать историю, к данному случаю вроде бы отношения не имеющую.

…В некотором царстве, в восточном государстве жил султан. В меру суровый, как и подобает султану, но не в меру суеверный. Во дворце его всегда окружала толпа звездочетов-прорицателей. Султан не очень-то верил им, понимая, что, будучи людьми неглупыми, они, изучив его характер, сообщают ему не то, что читают на небесах, а то, что ему хотелось бы услышать. Легко представить радость султана, когда ему сказали, что в городе остановился паломник из далекой страны, известный своим ясновидением.

И вот паломник предстал пред ясные очи владыки.

— Скажи мне без утайки, чародей, что ожидает меня в жизни? И горе тебе, если попытаешься меня обмануть! — молвил султан.

— Я сделаю, как ты велишь, высокочтимый, — ответил ясновидец.

И хотя он был молод, взялся за дело умело и истово. Два дня выяснял подробности жизни владыки и всех его близких, две ночи глядел в небеса через диковинные трубы. На третий день молодой предсказатель вновь очутился перед султаном.

— О, сиятельный, — сказал он, — скрепи свое сердце. Тебя ждут тяжелые испытания — ты потеряешь всех своих родственников.

Услышав такое, владыка опечалился. И от расстройства велел отрубить ясновидцу голову. Но, как говорится, трудности не испугали султана. Когда в городе остановился очередной знаменитый пророк, он и его пожелал послушать, опять же предупредив о каре за вранье.

И этот кудесник оказался человеком добросовестным. Несмотря на свой преклонный возраст, он с не меньшим усердием проделал все то, что и печальной памяти его молодой предшественник. А представ в конце концов пред грозным правдолюбцем, молвил так:

— О, великий, высокочтимый, всемилостивейший и всемогущий! Радостную весть должен сообщить я тебе! Ты переживешь всех своих родственников!

И султан возрадовался, одарил предсказателя мешком золота, дал ему охрану в дорогу…

Объяснять смысл этой притчи Вере не понадобилось. С тех пор она следила за тем, чтобы в доме Чудаковых никто не задевал друг друга неосторожным словом, не добавлял «конфликтов по недоразумению» к истинным проблемам. А такие конечно же существовали и в семье Евгения Алексеевича. И главной проблемой, как и во многих других семьях, были дети.

Летом 1938 года сыну исполнилось семнадцать. Как надеялся на это время Евгений Алексеевич! Как ждал, что поступит Саша в МАДИ, или в МАМИ, или в МВТУ! Не случайно ведь и машинки дарил сыну с семимесячного возраста, и управлять «газиком» научил в пятнадцать лет.

Но Саша полюбил автомобиль по-своему. Если для Чудакова-отца он был символом прогресса, сгустком интереснейших технических решений, наконец, дорогостоящей и редкостной игрушкой, то для Чудакова-сына, чуть ли не в автомобиле родившегося и окруженного автомобилями все детские годы, машина стала не более чем средством передвижения. Водить Саша научился великолепно. И ухаживать за машиной, беречь ее отец приучил. А вот увлечь сына усовершенствованием автомобиля, тайнами создания новых машин не удалось.