Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

— Скоро мы придем? — спросил Филиппо, которого Жуана мучила и оскорбляла своими словами. Ему стало тяжело, предчувствие беды томило его.

— Скоро, очень скоро, — произнесла она с ударением.

Они дошли до улицы Сити. Многочисленные кареты сновали взад и вперед, так что продолжать разговор было невозможно. Да и о чем им было говорить? Филиппо чувствовал какое-то необъяснимое, ранее не испытанное им волнение. Может, это было предчувствие ожидающей его участи? Жуана своими словами пробудила в нем прежнюю страсть, которая казалась ему теперь глубокой и сильной любовью. В это время в его голове возникло и окрепло предположение: он решил, что Жуана помешалась! Некоторые таинственные слова, произнесенные ею странным голосом и с особым ударением, заставили содрогнуться его и серьезно взглянуть на молодую женщину. Она любила, но ему казалось, что любовь эта обратилась в безумие. Или, может, говорила она это вследствие предстоящего, давно не испытанного ею наслаждения?

Жуана остановилась на улице Сити перед роскошным домом, занимаемым ею на протяжении нескольких месяцев вместе со своей горничной. Комнаты, казалось, были освещены, нежный свет проходил сквозь опущенные гардины. Вместе со спутницей дошел Филиппе до запертой двери дома; она позвонила, и до ее слуха донеслись чьи-то легкие, торопливые шаги.

Жуана крепко сжала руку Филиппо, как бы боясь, чтобы он ее не покинул. Служанка, та самая девушка, что искала защиты в хижине Кортино от управляющего, быстро отворила дверь и с удивлением взглянула на свою госпожу и ее спутника.

— Все ли, Лусита, приготовлено в моем будуаре? — спросила Жуана.

— Каждый вечер он убирается согласно вашему желанию, и в настоящую минуту там расставлено все по вашему приказанию, мадонна!

— Хорошо, можешь идти к себе, Лусита, и не мешай нам! — проговорила Жуана повелительным тоном и собственноручно тщательно заперла дверь дома.

Служанка тотчас же выполнила данное ей приказание.

— Я чувствовала, дорогой, что скоро тебя встречу и потому уже на протяжении нескольких дней каждую ночь мой будуар готов, чтобы принять дорогого гостя, — сказала, засмеявшись, Жуана, — раздевайся и следуй за мной! Ты у своей невесты, будь весел и непринужден, как дома!

Широкий коридор, уставленный мебелью, скорее мог назваться комнатой. Аромат, приятная теплота и нежный свет наполняли комнату, в глубине которой находилась широкая лестница. Быстро перебросила Жуана мантилью через перила боковой галереи; Филиппо машинально последовал ее примеру, бросая удивленный взгляд на молодую женщину, стоявшую перед ним в шелковом роскошном платье. Она была ослепительной и, казалось, приготовилась к какому-то необыкновенному торжеству. Вуаль, так долго скрывавшая ее шею и волосы, упала на пол, и теперь только Жуана явилась во всем блеске, во всем обаянии царственной своей красоты. Высокий рост, роскошные черные волосы, томные, страстные глаза — все это поразило Филиппо, который должен был сознаться, что никогда еще Жуана не была так ослепительно хороша, как в эту минуту. Дорогое шелковое платье так ловко сидело и так искусно обрисовывало роскошные формы молодой женщины, что не только мужчина, но даже женщина была бы поражена ее прелестью.

Черные волосы густыми локонами падали на плечи и полную шею Жуаны; грудь ее вздымалась; темные глаза, обрамленные длинными ресницами, со страстным демонским блеском остановились на Филиппо. Медленно подняла она белую руку, прикрытую прозрачным рукавом, и сделала знак Филиппо следовать за собой, в эту минуту она была похожа на Лорелею, влекущую на смерть свою жертву. Кто мог спастись, устоять от ее обаятельной красоты и прелести? Счастливая улыбка светилась на ее лице, казалось, что жажда мщения сделала ее еще очаровательнее и прелестнее.

И неужели Филиппо, этот страстный итальянец, мог противиться просьбе Жуаны — следовать за ней? Он не сводил с нее глаз, опьяненный чувственностью, она же, между тем приготовила другое средство. Поднимаясь по лестнице, она бросала нежные, чарующие взгляды, влекла, манила его; и, подобно Тангейзеру, невольно шедшему за Венерой на свою погибель, Филиппо следовал за обольстительницей, впиваясь глазами в роскошную, стройную ее фигуру. Жуана улыбалась от радости и счастья, видя, как Филиппо невольно следует за ней, как приковывает она его взор и как бодро, весело идет он на смерть. Час неги и наслаждения не мог ее смягчить, она была тверже, решительнее и намеревалась сдержать свою клятву. Дикая, демоническая радость овладела ею при мысли о возможности умереть в его объятиях, ведь этим удовлетворяла она свою любовь и ненависть.

Глаза Филиппо блестели и искрились; он видел, как маленькие, красивые ножки Жуаны быстро побежали по лестнице, потому что, делая левой рукой знак следовать за ней, правой она приподнимала тяжелое шелковое платье. Таким образом неслась она перед ним, в то время как он все больше и больше пьянел от чувственности при мысли об ожидающих его наслаждениях в будуаре. Казалось, он совершенно забыл обо всем на свете и только отдался желанию насладиться минутой сладострастия.

— Жуана, — лепетал он, — я стал сам себе врагом, не сдержав данной тебе клятвы; нигде, никогда не встречал я женщину лучше, очаровательней тебя!

Она громко, неестественно смеялась, но по-прежнему была тверда в своем намерении, ничто не могло поколебать ее решения и вычеркнуть из ее памяти долгих, бесконечных лет, проведенных в одиночестве.

Она ступила на ковер, постеленный на верху лестницы; Филиппо следовал за ней, протягивая руки; быстро раскрыв дверь, она проскользнула в пышные, роскошно меблированные комнаты, где не видно было ни одного живого существа; повсюду царила тишина, разливался нежный, таинственный полусвет и опьяняющий запах амбры. Все дышало здесь негой, довольством и роскошью. Но Филиппо не видел обстановки и следил только за каждым движением Жуаны. Она дошла до портьеры, закрывающей дверь в будуар, где все уже давно было приготовлено для этой ночи, подняла ее, пропустив вперед Филиппо в комнату, убранную в восточном вкусе и с роскошью. Она пропустила его вперед, чтобы видеть, какое впечатление произведет пышное убранство на чувственную натуру Филиппо, потом вошла сама; тяжелая портьера опустилась; и жертва Лорелеи оказалась в ее полной власти.

Будуар Жуаны мог действительно поразить воображение. Четыре лампы разливали таинственный розовый полусвет; роскошные ковры покрывали пол и стены; тропические растения декорировали углы, где помещались мраморные, украшенные зеленью статуи; мягкие, удобные диваны стояли возле стен, перед ними — мраморные столики; повсюду — благоухающие цветы и фрукты, на столах — хрустальные бокалы и кубки; громадное зеркало висело на стене, перед ним были расставлены кресло и с золотой резьбой стулья; тяжелая шелковая драпировка отделяла будуар от спальни прелестной женщины; группа амуров, державших раковины, наполненные вьющимися, ползучими растениями, приподнимала роскошные золотые часы, стрелки которых показывали полночь; по бокам циферблат украшала пара тяжелых подсвечников.

На середине этой чудной комнаты находился накрытый стол, на котором расставлены самые дорогие и изысканные яства и напитки; возле стола — два кресла, приготовленные для Жуаны и Филиппо; окна завешаны плотными гардинами; никто не должен мешать и наблюдать за ними. Вообще будуар этот напоминал убранством султанский гарем или апартаменты одалиски, получающей от него громадное содержание.

Жуана подошла к камину; ее белая, красивая рука остановила стрелку часов: «Счастливые не должны следить за временем!» — ответил ее нежный, смеющийся взгляд на вопросительное выражение лица Филиппо. И вдруг в это самое мгновение чудные и чарующие звуки зазвучали в комнате. Жуана пригласила гостя занять кресло напротив нее возле накрытого стола.

— Мы сами будем прислуживать себе, чтобы никто не мешал и не наблюдал за нами, — проговорила она. — Чокнемся и выпьем шампанского! Станем пировать ночью, как пируют обыкновенно после свадьбы перед отходом на брачное ложе. Ты удивляешься, Филиппо, тебя изумляют мои странные, непонятные речи? Забудем все, все прошлое, — будем жить настоящим.

И прелестная Геба, наполнив кубки шипучим вином, быстро чокнулась со своим возлюбленным.

— Уже близка наша цель, — шептали ее губы, — выпьем за нашу будущую вечность!