Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Остальные гости, занятые болтовней, не обратили внимания на это краткое обращение, один только Клод услышал его.

— Что желает дорогая моя мать? — тихо спросила Евгения, приближаясь к графине.

— Добрый сеньор Генрих, — проговорила хитрая госпожа Монтихо по-испански, чтобы никто не понял ее, так как немногие были знакомы с этим языком, — только что оказал мне новую услугу! Он необыкновенно любезный кавалер, несмотря на то, что мещанского происхождения.

— Я знаю, что ты предпочитаешь его всем другим! Но скажи, пожалуйста, что случилось с этим Генрихом? — спросила Евгения.

— Он жалуется на твою холодность!

— Это очень странно, дорогая моя! Не могу же я оказывать ему больше внимания, чем другим гостям. Мне кажется, что я со всеми одинакова!

— Совершенно верно, любезная Евгения, ты умна и искусна! Но мне бы очень хотелось, чтобы сегодня вечером ты сыграла с Генрихом партию в шахматы. Он убедительно меня просил об этом. Не знаю, что он именно желает сообщить тебе, но, во всяком случае, вероятно, что-нибудь очень важное, и мне бы не хотелось отказывать ему в этой ничтожной просьбе.

— Ты же знаешь, что я свято выполняю все твои пожелания, — успокоила Евгения мать, — и согласна сыграть с Генрихом партию в шахматы.

Графиня быстро пожала руку дочери и, поговорив недолго с Вулковым, сделала многозначительный знак рукой Генриху, который с напряженным вниманием издалека следил за разговором дочери с матерью. Поболтав немного с лордом Сунфловер, Евгения в сопровождении всего общества двинулась в столовую, В то время как она разыгрывала на рояле какое-то сочинение Карла Мольбору, слуги расставляли столы. Графиня руководила всеми с достойной удивления предусмотрительностью.

Звуки музыки смолкли; Генрих повел Евгению в столовую, откуда, не замеченные гостями, они пробрались в шахматную комнату.

Клод де Монтолон наблюдал за всем; он увидел, что большинство знатных гостей, не довольствуясь вистом и преферансом, яростно принялись за азартные игры. Громадные суммы денег вынимались из бумажников и тут же проигрывались; некоторые искатели приключений, конечно, игроки по профессии, держали банк; и маркиз издали заметил, что они играли фальшиво. Сначала он не поверил своим глазам, но при более пристальном наблюдении ему стало страшно, и мороз побежал по коже: было очевидно, что не только красота Евгении, как магнит, притягивала сюда посетителей, но что хитрые сети, расставленные графиней, ловили богачей Лондона. Под этими балами и вечерами скрывался вертеп азартной и фальшивой игры.

Со всех сторон стекались к столам многочисленные гости; лакеи разносили вина, золото переходило из рук в руки, целые состояния здесь проигрывались.

— Ужасно, — бормотал Клод, намереваясь незаметно ускользнуть из зала, — какое странное и разнородное общество собирается в этом зале! Необходимо спасти Евгению от этой публики! Я дал слово, и во что бы то ни стало вырву ее из этого круга! Олимпио и Филиппо не откажутся, конечно, помочь мне в этом.

Никем не замеченный, он оставил дом графини и отправился на свою квартиру, которая находилась на улице Ватерлоо. Он ничего не узнал об Олимпио и не ведал о страшной судьбе Филиппо, погибшего так бесславно на груди своей коварной любовницы, отомстившей ему за поруганную честь.

XI. ПАРТИЯ В ШАХМАТЫ

Теперь посмотрим, что происходило в маленькой шахматной комнате после ухода маркиза.

Молодому Генриху было двадцать пять лет; с сильно бьющимся сердцем и непреодолимым отчаянием, каким не обладал, вероятно, ни один из блестящих поклонников Евгении, переступил он порог уютной, очаровательной ротонды.

Положение Генриха было самым критическим, он почти полностью растратил кассу и ежеминутно дрожал при мысли, что не сегодня, так завтра преступление это будет раскрыто. Его воодушевляли построенные им сумасбродные планы и только одна надежда, надежда на руку и сердце прелестной Евгении. Ради нее он готов был все вытерпеть, всем пожертвовать — матерью, родиной, честью! Если бы она согласилась разделить с ним свою судьбу, то он надеялся вместе с ней бежать на ту сторону океана и уже там полностью наслаждаться жизнью.

Несчастный, ослепленный глупец думал, что составит счастье женщины, жертвуя честью, родиной и матерью, он и не подозревал, как далеко от него Евгения, которая мечтала о короле и никаким образом не была бы удовлетворена своей жизнью, сделавшись женой какого-то кассира.

Он нарочно выбрал этот вечер, на котором должна была решиться его судьба. Через неделю будет ревизия опустошенной кассы, и преступление его будет раскрыто!

В кармане Генриха находился заряженный револьвер; отчаяние его было беспредельно; если Евгения не согласится принадлежать ему, то он намеревался покончить с собой, чего никто не ожидал на этом веселом праздничном вечере. Согласие Евгении отвести ее в шахматную комнату показалось ему благоприятным знаком; худое бледное его лицо слегка вспыхнуло. Он немного дрожал, чувствуя прикосновение руки графини; она ничего не замечала. Генрих для нее мало значил, так что, идя рядом с ним, она думала о других мужчинах и разных предметах, а уж никак не о нем и шахматной партии, на которую согласилась по просьбе матери. Генрих приподнял портьеру, Евгения вошла первая в маленькую, полуосвещенную комнату, в которой он еще ни разу не был. Лампа распространяла магический свет, благоухающие цветы стояли возле камина, над диваном висела большая картина, нарисованная искусной рукой и изображавшая битву Геркулеса со львами. На овальном столике находилась шахматная доска с красивыми, мастерски вырезанными фигурами. Генрих опустил портьеру и очутился наедине с Евгенией. Наконец настала давно ожидаемая минута! Сердце его, казалось, перестало биться от волнения и ожидания, от любви и страха; он не знал, что говорить, будто его губы судорожно сжались и больше не повиновались ему.

Конечно, каждым, переступавшим порог этой очаровательной комнаты, овладевало страшное волнение, которое, может быть, возникало совсем из-за иных причин. Десятки мужчин, вероятно, преклоняли колена перед этим диваном, и графиня недаром выбрала эту ротонду и предназначила ее для игры в шахматы, при которой необходимо сосредоточиваться, быть спокойным или, по крайней мере, казаться таковым. Кто хочет одержать победу, не должен находиться в возбужденном состоянии, потому что ускоренное обращение крови ослепляет людей и делает их неосторожными; кто больше занят глазами прелестной партнерши, чем шахматными фигурами, тот едва ли в состоянии выиграть партию. То же самое происходило с несчастным Генрихом.

— Наконец-то настала блаженная минута, — проговорил он, когда Евгения опустилась на один из стульев, — сейчас я могу наслаждаться с вами… О графиня, вы не знаете, с каким страстным нетерпением ожидал я этого часа! Но нет, вы должны знать, вы должны были заметить…

— Нельзя ли без предисловий, мистер Генрих, — насмешливо проговорила Евгения. — Я верю наперед всему, что вы намерены мне сказать. Садитесь, пожалуйста, и расставляйте фигуры. Я не особенная мастерица в шахматной игре и опасаюсь, что партия наша продлится недолго.

— Я бы желал, чтобы она длилась вечно, — возразил Генрих, почти глухим голосом, расставляя шахматные фигуры.

— Вечно, да ведь это ужасно, мистер Генрих! Нисколько не стесняясь, вы высказываете мне такие комплименты, которые…

— Вы уже так часто слышали.

— О нет, напротив, — засмеялась Евгения, — которые нельзя назвать комплиментами. Пожалуйста, начинайте. Но Боже мой, вы необычайно бледны, мистер Генрих, вы дрожите! Что с вами?

— Ничего, графиня, я здоров, совершенно здоров, а руки у меня часто дрожат.

— О, это, должно быть, пренеприятное положение для писца. Ведь вы, вероятно, необыкновенно много пишете, мистер Генрих?

Намеревалась ли графиня охладить молодого поклонника этими словами, чтобы избавиться от объяснения, которого она так опасалась, или же хотела уколоть Генриха его низким происхождением? Допустим скорее это последнее. Но она не достигла своей цели, потому что тот, к кому относился вопрос, не обратил на него слишком серьезного внимания, как сделали бы это другие, находящиеся в менее отчаянном и критическом положении.