Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки

В то же время при общении с союзниками смысл приобретало более обширное нравственное воображение. Поскольку удача союзников и ваша удача взаимосвязаны — ведь вы состоите в отношениях с ненулевой суммой, — оказывать поддержку союзникам — значит, действовать в собственных интересах (и кроме того, в этой неявной сделке на союзника налагается обязательство поддерживать вас). Так что, по крайней мере в некоторых случаях, нам прекрасно удается признать точку зрения друзей или родных. Это помогает нам отстаивать их интересы, тем более что они пересекаются с нашими, а также укреплять узы, проявляя сочувствие.

Короче, нравственное воображение, подобно другим свойствам человеческого разума, предназначено для того, чтобы руководить нами в успешном ведении игры, сознавать выгоду игр с ненулевой суммой, в которых эта выгода возможна, и обставлять противника в играх с нулевой суммой. В сущности, нравственное воображение — одна из основных движущих сил закономерности, которую мы видели на протяжении всей книги: склонности терпимо относиться к религии народа, с которым можно вести дела, и проявлять нетерпимость и даже воинственность в том случае, если усматриваешь в отношениях фактор нулевой суммы.

И вот теперь мы имеем дело с одним курьезным остатком этого механизма: наше« понимание» мотивации других людей идет в комплекте с нравственным суждением. Либо мы понимаем их мотивацию внутренне, даже принимаем ее близко к сердцу — поддерживаем связь с этими людьми, распространяем на них нравственное воображение и даже снисходительно относимся к их обидам и претензиям, — либо понимаем их мотивацию на внешнем уровне, способом, подразумевающим незаконность их претензий. Понимание в чистом виде, не окрашенное суждением, достигается с трудом.

Неплохо было бы разорвать эту связь между пониманием и суждением, научиться понимать поведение окружающих, проявляя к нему беспристрастность, — просто видеть происходящее, с точки зрения этих людей, и не выносить вердикты их недовольству. Возможно, этот подход был бы ближе к перспективе Бога и к тому же позволил бы нам успешнее отстаивать свои интересы. Мы спокойно отмечали бы, что состоим с кем-то в отношениях с ненулевой суммой, объективно оценивали бы точку зрения этих людей и так же беспристрастно решали бы внести изменения в свое собственное поведение, чтобы воспользоваться фактором ненулевой суммы. Но тем из нас, кто не сумел достичь просветления, предстоит провести большую часть своей жизни, глядя на происходящее с более присущей человеку точки зрения: мы распространяем нравственное воображение на людей в той степени, в какой усматриваем возможность выигрыша в отношениях с ними.

Учитывая это, меньшее, что мы можем, — задаться вопросом, на самом ли деле этот механизм действует так, как задумано: когда мы состоим с кем-либо в отношениях с ненулевой суммой, мы действительнораспространяем на этих людей нравственное воображение. Это в большей степени отвечает интересам обеих сторон и подводит нас к истинному пониманию других людей — к пониманию, как именно выглядит изнутри их мир.

Именно этого зачастую так и не удается добиться. Основная масса жителей Запада и основная масса мусульман связаны укоренившимися отношениями с ненулевой суммой, однако в целом не в состоянии распространить друг на друга нравственное воображение.

Итак, механизм, предназначенный для того, чтобы служить нашим интересам, дает сбой. Нравственное воображение призвано помочь нам отличать людей, с которыми можно иметь дело, от людей, с которыми иметь дело нельзя, — расширяться или сокращаться соответственно. Когда американцам не удается распространить нравственное воображение на мусульман, их подсознание таким способом заявляет: «Мы считаем, что эти люди недостойны того, чтобы иметь с ними дело». Тем не менее в большинстве своем они этого достойны.

Мы уже видели одну причину этой неисправности. Технологии искажают наши представления о втором участнике этой игры с ненулевой суммы. Этот второй участник — многочисленное мусульманское население, которое, не проявляя пылкой любви к Западу, тем не менее не тратит времени на сожжение флагов и убийства жителей Запада. Но по телевизору мы видим и отождествляем со вторым участником игры ту подгруппу мусульман, которые действительно и, возможно, необратимо ненавидят Запад. Мы безошибочно узнаем упрямую враждебность последних, и наше нравственное воображение сокращается в соответствии с ней, заодно исключая и всех прочих мусульман.

Лодка

Современной среде присуща еще одна особенность, способная ввести в заблуждение ментальную систему управления, предназначенную для среды обитания охотников-собирателей. В древней среде, для которой создавался наш мозг, нам не приходилось сидеть в одной лодке со своими врагами. Если в группе охотников-собирателей обострялся конфликт, группа могла просто разделиться, а ее части — пойти каждая своей дорогой. А если в конфликт ввязывались две группы, одна могла одержать убедительную победу: либо уничтожить вторую, либо прогнать ее «за горизонт».

В ДРЕВНЕЙ СРЕДЕ, ДЛЯ КОТОРОЙ СОЗДАВАЛСЯ НАШ МОЗГ, НАМ НЕ ПРИХОДИЛОСЬ СИДЕТЬ В ОДНОЙ ЛОДКЕ СО СВОИМИ ВРАГАМИ. ЕСЛИ В ГРУППЕ ОХОТНИКОВ-СОБИРАТЕЛЕЙ ОБОСТРЯЛСЯ КОНФЛИКТ, ГРУППА МОГЛА ПРОСТО РАЗДЕЛИТЬСЯ, А ЕЕ ЧАСТИ — ПОЙТИ КАЖДАЯ СВОЕЙ ДОРОГОЙ

Современный мир устроен сложнее. Прежде всего, загнать террористов «за горизонт» невозможно, разве что отправить их на другую планету; они способны наносить ущерб интересам Запада почти отовсюду. Более того, хотя в принципе можно перебить их всех, на практике сделать это невозможно, не породив новых террористов. Многие из них настолько плотно встроены в гражданское общество, что при лобовой атаке неизбежно погибнут ни в чем не повинные люди, а последующая огласка станет хорошей новостью для вербовщиков, подыскивающих новых террористов. Собственно, даже для того, чтобы отыскать всех террористов (необходимое условие, если их требуется убить), понадобится такой строгий контроль и активный поиск, что он неизбежно породит враждебность, играющую на руку вербовщикам.

Это стратегически сложное окружение отличается не только от древнего, но и от окружения, характерного для середины XX века. В то время, когда противниками были целые государства, полная победа еще была возможна. Возьмем Вторую мировую войну и безоговорочную капитуляцию Германии и Японии. Послевоенный мир объяснялся довольно просто. В безопасности можно было чувствовать себя до тех пор, пока все государства оставались либо союзниками, либо усмиренными противниками, а иностранные лидеры либо симпатизировали вам, либо вас боялись.

А потом все изменилось. По мере приближения конца XX века выяснилось, что национальная безопасность зависит не только от отношения к вам руководства других государств, но и от того, как относятся к вам простые люди. При огромном охвате бытовая ненависть порождала небольшие, но немаловажные количества террористов. Причина заключалась не только в том, что историческая обстановка пробудила к жизни движение, получившее название радикального ислама. Проблема была глубокой и структурной и брала начало в слиянии технических тенденций.