Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Дикий хаос нарастал с каждым днем. На Лубянке ковалось дело, которое и привело диктатора к смерти, лишив настоящей медицинской помощи. Космополитов лишали возможности устроиться дворниками.

Социальную атмосферу отравляли миазмы. Великая и выстраданная Победа смотрела на нас изуродованным лицом Гуимплена. Она будто иронизировала и насмехалась над наивным, жертвенным и добрым народом, над его надеждами.

Такой ли Победы желал Эренбург? Разве он жаждал попасть под подозрение и арест? Разве он желал этого другим? Разве он на кого-нибудь доносил? Разве он соглашался с тем, что творилось в стране?

Но пытался ли он сопротивляться? Да, пытался.

Пример Веймарской республики

Фамилия Эренбурга обладала невероятным магнетизмом и до сих пор не потеряла этого свойства. Она притягивает людей разных взглядов, разной политической ориентации и разных конфессий. Из перечисленного ряда я исключаю открытых антисемитов и фашистов, которые по определению относятся к нему отрицательно. От их личностных качеств зависят ярость и ненависть, с какой они пытаются обосновать справедливость предъявляемых претензий.

Опровергать предрассудки и выдумки — пустое занятие. На то они предрассудки и выдумки. Ряды сторонников всемирного иудейского заговора, а также толпы, аплодирующие «Протоколам сионских мудрецов» и извращенно понятым выдержкам из «Дневника писателя» Федора Михайловича Достоевского, с годами не редеют, а, наоборот, становятся гуще, заскорузлее, получая подпитку из многочисленных источников и нагло используя преимущества, дарованные демократическими свободами. За примерами недалеко ходить. Наиболее яркий из истории — легальный разгром Веймарской республики, возглавляемой фельдмаршалом Гинденбургом, демократически избранным президентом, передавшим исполнительную власть Адольфу Гитлеру законным путем, при полном молчании стран-победительниц. Парадокс заключался в том, что фюрер Веймарскую республику считал результатом пресловутого «удара в спину», плодом еврейского заговора и множества других обстоятельств, созданных действиями изменников. Зачем же патриот и монархист Гинденбург согласился дать свое имя в качестве вывески такому государственному образованию? Почему Гитлер почтительно пожимал ему руку? Одно из необъяснимых противоречий принципиального фашизма, который постоянно бил себя в грудь и размахивал кулаками? Отчего же Клара Цеткин, вооруженная самой передовой теорией, не обмолвилась ни единым словом по поводу легального водворения Гитлера и нацистов в рейхстаг?

Германский фашизм использовал Веймарскую республику на все сто процентов, не потеряв и парочки солдат своей вонючей армии. Гитлер избежал гражданской войны и перехватил экономическую инициативу у начинающей обретать новую силу республики. Наши историки и пропагандисты болтают лишь о захвате Гитлером власти, будто захват произошел в безвоздушном пространстве, а не на фоне определенного экономического роста. Веймарская республика подготовила фундамент гитлеровского могущества, который он разрушил окончательно через двенадцать лет. Вот к чему привело мошенническое использование демократических свобод.

Нам задуматься бы об этом.

Повезло!

Опровергать всю ложь, опутывающую жизнь и деятельность Эренбурга, — задача тоже неблагодарная. Кем только его не называли! Агентом ЧК, затем ГПУ, затем ОГПУ, затем НКВД и, наконец, МГБ, сталинским приспешником, западником и космополитом, сионистом, расистом, требующим уничтожения Германии и немецкого народа, заговорщиком, наносящим ущерб России и русским, виновником расстрела членов ЕАК, международным коммивояжером, презирающим опять-таки Россию, русских и русский язык, носителем чуждых идей, троцкистом, коммунистом, эгоистом, индивидуалистом и, наконец, выжившим ловкачом, преподавшим эти самые уроки выживания в тоталитарной системе.

Его лишь не называли немецким агентом. Во всяком случае, об обвинениях в шпионаже в пользу Германии широкой публике ничего до сих пор неизвестно. Повезло! Германских шпионов при Сталине до войны было больше прочих.

Эренбургу приписывали выполнение различных ролей в реально существующей системе. Его считали представителем мифической не то русско-еврейской, не то еврейско-русской литературы, никогда, впрочем, не существовавшей. Кое-кто считал, что основная цель его не просто в выживании, но в постоянном стремлении к комфорту. Пошлость и поверхностность политических воззрений при оценке деятельности Эренбурга поражает, а провинциальный налет в разборе профессиональных его достижений и игнорирование несомненных удач удручают. Сумма претензий обычно основывается на неглубоком и антиисторическом подходе, который усугублен произвольным и вневременным толкованием событий и ситуаций.

Ширмы

Сын зверски погубленного без малейших на то причин крупного советского поэта Переца Маркиша, писавшего на идише, Шимон Маркиш, в очерке об Эренбурге ссылается на свою мать Эстер, которая утверждает, что «еврей Эренбург был ширмой», выставляемой Сталиным, чтобы заслонить антисемитский погром в Советской империи от взглядов Запада. Семантически слово «ширма» имеет массу оттенков и в данном контексте носит полууголовный характер, предполагая, что Эренбург открыто соглашался на указанную ему роль.

Что же тогда сказать о Соломоне Михоэлсе, который с вдохновением исполнял колыбельную песню в кинофильме «Цирк», гордо носил орден Ленина на лацкане пиджака и убеждал американских евреев помочь Советскому Союзу в борьбе с Гитлером? Что сказать о ГОСЕТе или появлении на выставках картин Тышлера? Как определить роль самого Переца Маркиша до дня его ареста в 1949 году, получившего от Сталина орден Ленина, а, как известно, вождь всех народов наградами не разбрасывался. Орден Ленина надо было заслужить. Чем мог заслужить несчастный Перец Маркиш столь высокую награду? В ЕАК, кроме Лозовского, никто не имел ордена Ленина. Из всех еврейских писателей Перец Маркиш один удостоился золотисто-платинового значка. Ни агент НКВД Ицик Фефер, ни блестящий прозаик Давид Бергельсон, ни талантливейший Лев Квитко, ни мягкий и лиричный Давид Гофштейн — никто другой из деятелей еврейской литературы не обладал подобным отличием. Евреи всего мира до 1949 года, наблюдая издалека жизнь в Советском Союзе, с удовлетворением и гордостью отмечали общественное положение выдающегося поэта и оценку поэтических достижений. Перец Маркиш был искренен, как поэт, он во многом заблуждался, как поэт, и обстоятельства социальной жизни до дня ареста в главных чертах ничем не отличались от эренбурговских. Когда моего дядю Александра Гальперина, сподвижника Сергея Сырцова, с 1930 года преследовали сталинские ищейки, чтобы через семь лет расстрелять, а отца, арестованного в январе 1938 года, терзали в донбасских тюрподвалах, и Эренбург, и Перец Маркиш, несмотря на все сложности жизни и опасности, которые подстерегали каждого человека, трудились и существовали — по-советски — очень хорошо. И тем не менее язык не поворачивается назвать Эренбурга или Переца Маркиша «ширмами» гулаговской системы, хотя я предполагаю, что и тот и другой прекрасно знали, что творится в стране. Нельзя было не знать, ну просто невозможно было ничего не замечать!

Более того, ни Перец Маркиш, ни Квитко, ни Гофштейн, ни Василий Гроссман в упомянутое время не подвергались таким преследованиям, подозрениям и наветам, какие сопутствовали Эренбургу на каждом шагу. Можно еще крепко поспорить, кто служил более плотной и непроницаемой ширмой в довоенный, военный и послевоенный периоды — Михоэлс, Эренбург, Перец Маркиш или кто-нибудь другой. Когда грянул гром, одни «ширмы» пали, другие устояли по прихоти вождя.

Это ясно и бесспорно. Вот почему у Михоэлса и Переца Маркиша нет никаких преимуществ, несмотря на мученическую смерть, перед Эренбургом или кем-нибудь другим.

Но у моих мертвых эти преимущества есть, если учесть даты кончин. И у меня есть преимущества. Я никого не обижал.

И единственный щит

Понимая всю нелепость характеристики Эстер Маркиш, ее сын Шимон делает попытку выправить положение. Рядом со словом «ширма» появляется слово «щит». Ширма-щит будто бы меняет дело и выводит Эренбурга из-под прямого удара, удара неприличного и недостойного, удара, как говорится, ниже пояса, прямолинейного и весьма провинциального. Ничего не понимая в задачах, которые ставил перед собой Эренбург, не зная подробно его биографии, в том числе и потаенной, закрытой от чужих глаз, биографии, скрытой в различных досье, ничего не понимая в ситуации, которая складывалась вокруг Эренбурга, Шимон Маркиш не снимает напряжения, не устраняет возникшего неприятного привкуса и не затушевывает напрашивающихся и весьма законных вопросов, отчасти и личного порядка. Сверх того, словесный инструментарий, который использует Шимон Маркиш, вызывает ряд ассоциаций, бросающих тень на поступки Эренбурга. «Эренбург был в руководстве Еврейского антифашистского комитета с самого начала его существования (правда, и вышел из него своевременно — до убийства Михоэлса)», — заключает один из невинных, на первый — невнимательный — взгляд, пассажей Шимон Маркиш.

Но что имеет в виду автор очерка? Своевременно — это как? Случайно? По подсказке? По наитию? Предвидя скорый и кровавый конец членов комитета? В надежде на одобрение Сталина? Органов госбезопасности? Михаила Суслова? Жданова? Маленкова? Или из нежелания участвовать в постоянно возникающих спорах и внутрикомитетской борьбе? Быть может, по иным причинам, нам неведомым?

Шимон Перец [5] не раскрывает тайного смысла сакраментального слова. Возможно, он и сам не придает ему значения. Он лишь напоминает нам — впрочем, одновременно протестуя против кровавого навета на Эренбурга, — что в те отчаянные месяцы, когда палачи терзали ни в чем не повинных советских литераторов, переводчиков, общественных деятелей и ученых, Эренбург получил Ленинскую международную премию мира. А когда убивали Бориса Пильняка и травили Анну Ахматову, что происходило с Давидом Гофштейном, например, или Борисом Пастернаком? А когда издевались над Борисом Пастернаком, что происходило с Вениамином Кавериным? Речь в последнем случае идет о более легких вегетарианских временах.

5

Так в книге (прим. верстальщика).