Ежевичная зима

– Мама, – вмешался Этан и протестующе поднял руку. – Дедушка любит Клэр. Она из тех немногих людей, кто приносит ему счастье.

Он сжал мою руку, демонстрируя солидарность со мной, но я была слишком ошеломлена, чтобы ответить на его пожатие.

Когда я повернулась к Этану, то ощутила ледяной взгляд Гленды. Я сдерживалась из последних сил, чтобы не разрыдаться, я очень не хотела, чтобы родители мужа видели мои слезы.

– Спасибо, – шепнула я Этану, выпустила его руку и направилась к лифту.

– Клэр, прошу тебя, – взмолился Этан, когда его родители прошли дальше по коридору. Он притянул меня к себе и легко поцеловал в лоб. – Не слушай мою маму.

Я кивнула. Двери лифта разошлись в стороны. Медсестра в голубой форме, стоящая в кабине, посмотрела на табличку с указанием этажей.

– Упс, ошиблась этажом, – улыбнулась она.

Рядом с ней в кресле на колесиках сидела женщина в больничном халате, прижимавшая к груди туго спеленатого младенца с красным пухлым личиком. Она только что стала матерью и улыбалась устало, но довольно, а ее гордый муж склонился к ним. Они буквально излучали любовь. Двери лифта закрылись.

– Прости, Этан, – мой голос дрожал, – я не могу здесь остаться. Я должна идти.

Я дождалась, когда двери откроются снова, и вошла в пустую кабину. Когда лифт тронулся, я закрыла лицо руками и разрыдалась.

Глава 11 Вера

Дебелая продавщица в магазине «Фредерик и Нельсон» неодобрительно оглядела меня, потом подняла глаза на помощника Лона и с досадой вздохнула.

– Еще одна?

Эндрю указал на вешалку с вечерними платьями, стоявшую вдалеке.

– Ей понадобится несколько платьев, – сказал он. – Мистер Эдвардс предпочитает красное, но добавьте и несколько других цветов, для разнообразия. Понадобится и другая одежда тоже. – Он многозначительно посмотрел на женщину, потом бросил взгляд на свои часы. – Запишите все на счет мистера Эдвардса, как обычно.

– Хорошо, – продавщица многозначительно подняла бровь. – Нам придется потрудиться.

– Отлично, – одобрил Эндрю. – Прошу вас проследить за тем, чтобы в четыре тридцать она была у парикмахера. Мистер Эдвардс встретится с ней за обедом в пять часов и ни минутой позже.

Я почувствовала себя товаром в тележке рассыльного.

Я прошла следом за продавщицей в примерочную и тупо стояла перед зеркалом, пока она снимала с меня одежду. Мое платье упало на пол, превратившись в смятую горку темно-голубой старенькой ткани.

В комнату вошла еще одна женщина, помоложе.

– Мелинда! – рявкнула старшая продавщица. – Выброси это платье. Оно ей больше не понадобится.

Когда я смотрела, как помощница подбирает мое платье и уносит его, на меня вдруг нахлынула тоска. Карман на платье был оторван, подол обтрепался. И все-таки именно в нем я была, когда в последний раз укачивала Дэниела. Мне показалось, что я избавляюсь от частички моего мальчика. От нашей с ним общей частички.

– Пожалуйста, – взмолилась я, – можно мне его оставить?

Продавщица ядовито хохотнула.

– Эту старую тряпку?

Я посмотрела на свои голые ступни, изо всех сил пытаясь сдержать слезы.

– Тебе повезло, – продолжала женщина, – ты понравилась мистеру Эдвардсу. Теперь ты сможешь носить красивые вещи.

Я крепко зажмурилась, когда она прикоснулась к моему нижнему белью. Я едва слушала ее, пока она измеряла мой бюст.

– Обычно он предпочитает более округлые формы, – пробормотала продавщица, внимательно глядя на мою грудь. – Ешь больше, будешь лучше выглядеть.

Я поморщилась, когда она расстегнула корсет, полностью обнажив мое тело. Холодный воздух коснулся кожи. В зеркале отразился мой слегка отвисший живот. В нем я вынашивала Дэниела три года назад. Я родила его дома, одна. К концу родов появилась Кэролайн. Она обтирала мое лицо влажной тканью и пела, чтобы как-то поддержать меня. Роды были долгими и трудными. Но когда я взяла ребенка на руки, все это перестало иметь значение. Я бы снова прошла через эти муки ради него. Мой Дэниел. Я почувствовала, как к глазам снова подступили слезы. Я не заплачу. Я не позволю этой женщине увидеть меня плачущей.

– Вижу, у тебя и дети есть, – неодобрительно сказала продавщица, надевая на меня бежевый корсет.

Я кивнула и тихо ответила:

– Да. Только один ребенок. Замечательный маленький мальчик, который…

– Ты правильно сделала, что отдала его, – одобрила продавщица. – Зачем растить незаконнорожденного ребенка?

– Как вы смеете? – ужаснулась я и отступила назад.

Женщина пожала плечами.

– Я не хотела тебя оскорбить, – торопливо добавила она, скорее из страха потерять выгодного клиента в лице Лона, чем из опасений ранить мои чувства. – Я только имела в виду, что в наши дни в любых обстоятельствах тяжело растить ребенка, что уж говорить о незамужней матери.

Она подошла ближе, надела на меня белую шелковую комбинацию, постепенно опуская ее по моему телу. Потом продавщица скрестила руки на груди и окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног.

– Ты ведь знаешь, что случилось с последней, верно?

Я покачала головой.

– С какой последней?

– С последней девушкой мистера Эдвардса.

Я сразу вспомнила Сьюзи, бывшую горничную.

– Дурочка забеременела, – сообщила женщина. – Ему пришлось ее выгнать.

Я хотела делить с Лоном постель ничуть не больше, чем делить с ним трапезу. Но ради сына я бы пошла на все. У Лона были хорошие связи. Гвен видела, как он обедал с сенатором. Если кто и может заставить полицию искать Дэниела, то это Лон.

– Втяни живот, – велела продавщица. – Этот корсет нужно затянуть потуже, если мы собираемся сегодня вечером одеть тебя в приличное платье. Мистер Эдвардс захочет, чтобы на танцплощадке ты выглядела сногсшибательно.

Я сделала глубокий вдох и втянула живот. Потом закрыла глаза и вспомнила тот последний раз, когда я танцевала. С Чарльзом. Я позволила воспоминаниям укутать меня, подобно теплому одеялу.

Четырьмя годами ранее

Снаружи прозвучал сигнал автомобиля. Кэролайн взвизгнула:

– Чарльз приехал!

Я пригладила волосы, подбежала к окну квартиры, которую делила с тремя подругами, и выглянула на улицу. Чарльз сидел на переднем сиденье своего сверкающего серого «Бьюика», темные волосы зачесаны назад, на лице спокойная улыбка. Настоящий щеголь. С момента нашей встречи в отеле прошло полтора месяца. В тот вечер он проводил меня домой и пообещал позвонить после того, как вернется из Европы. Я часто думала о нем, несмотря на отчаянные старания выбросить из головы воспоминания о нем, а его самого – из своего сердца. Да, Чарльз был замечательным, но он принадлежал тому типу женщин, которых я привыкла видеть в отеле, а не девушке в дырявых туфлях, не имеющей за душой ни гроша. И все-таки, когда Чарльз позвонил в квартиру неделей раньше, я могла только гадать, действительно ли мужчина из высшего общества может полюбить бедную девушку, пусть даже он сам сказал мне об этом во время нашей первой встречи в отеле «Олимпик».