Ёжики в ночи

Были там и вовсе удивительные экземпляры. Например, семейство волосатых лягушек, которое жило в укрытой сеткой из камыша жестяной ванне, или наша любимица - крыса с двумя хвостами (мы так и звали ее "двухвостка")...

– Главное, больше года его не видел. Собираюсь все, а не захожу. Джон принялся грызть ногти.
– Работа, работа... Совсем озверел.

Я дотянулся до пачки "Родопи" и закурил. Сказать мне было нечего. О его работе у меня особое мнение, но сейчас об этом не стоит.

Любите вы рассуждать. "Дети - наше продолжение..." - Под таким пренебрежительным "вы" Джон, как правило, подразумевает всю пишущую братию.
– Чепуха. Нет продолжения. По идее, я - деда продолжение. А я не чувствую. Нет его во мне. И тем жутче. Умер он. Совсем, понимаешь. Без продолжения. А мне стыдно было. Даже не стыдно, а...

– Он подыскивал точное выражение.
– Неприятно. Я ж - "несбывшаяся надежда". Он же во мне Рихтера видел, как минимум...

Джон - музыкант. Клавишник в ресторане "Лукоморье".

– А я его месяца два назад встречал, - вспомнил я.
– Он прекрасно выглядел. Бодрый такой, веселый старикан.

– Точно. После операции я его не узнавал. Как будто родился заново. Тогда я его и видел в последний раз.

Полтора года назад дед лежал в клинике мединститута. Моего института. Что-то у него было с головой.

Затушив сигарету, Джон сказал:

– Знаешь что. В кресло сядь. Полежать хочу.

– Да я, наверное, пойду, - заторопился я. Джон промолчал и лег. Значит я правильно понял: он хочет побыть один. Я натянул мокрую рубашку.

– Зачем заходил-то?
– спросил он, не открывая глаз.

– Просто, хотел историю одну рассказать. На работе штука одна приключилась. Потом расскажу. Привет.

– Привет, - буркнул он и повернулся на бок лицом к стене.

...Ну вот мы с Лелей и в ресторане.

Песня кончилась, и Джон (совсем другой, оживший Джон), выбравшись из-за "Крумара", подсел за наш столик. Я всегда с удовольствием наблюдаю за тем, как он смотрит на женщин. Если на пути его взгляда поставить стоваттную лампочку, уверен, она вспыхнет, а возможно даже и перегорит. Но сегодня он превзошел себя: когда он глянул на мою спутницу (надо отметить, что перед "выходом в свет" Портфелия более чем тщательно поработала над своей внешностью - макияж, прическа "Взрыв на макаронной фабрике", почти полное отсутствие кожаной юбочки), у него даже челюсть отвалилась, а Портфелия инстинктивно потрогала верхнюю пуговичку кофточки, проверяя, не расстегнулась ли та.

– Офелия, - представил я.

– Точно, - простонал Джон.

– А это - Евгений Степанович...

– Можно просто: Джон, - уточнил он.

– Очень приятно, - потупила глазки Портфелия.

– Принес?
– перешел я к делу.

– Да, ничего, - ответил Джон на какой-то другой, послышавшийся ему вопрос и закивал, не отрывая глаз от Портфелии.
– Пока нормально.

Я хорошенько саданул его ногой под столиком, он подпрыгнул и, очнувшись, уставился на меня:

– Чего тебе?

– Принес, спрашиваю?

– Ну.

– Господи, ты, боже мой! Что - ну?

– Ну - значит, принес.

– Покажь.

Джон быстро смотался к низенькой эстраде и приволок оттуда дипломат. Из дипломата он извлек белую пенопластовую коробочку, открыл ее и вынул обещанное - японский, величиной с мыльницу диктофон "SANYO".

– Прелесть какая, - прошелестела Портфелия, трогая блестящую поверхность корпуса. Джон нажал одну из боковых клавишей.

– Сколько?
– спросил я.

– Как договаривались - триста двадцать.

– Давай проверим, что ли.

– Джон пошевелил пальцами, а соответственно и клавишами под ними, и из-под его руки раздался мой сдавленный (а мне-то казалось, я спрашиваю небрежно) голос: "Сколько?" Джона: "Как договаривались - триста двадцать". Снова мой: "Давай проверим, что ли". Джон щелкнул клавишей "стоп".

– Порядок, - сказал я, вытаскивая из внутреннего кармана приготовленную пачку денег, - пересчитай.

– Неужели купишь?
– сделала большие глаза Портфелия. Я хотел отшутиться, сказать что-нибудь такое, что сбило бы торжественность ее тона и еще более возвысило бы скромного меня, но персональный пижон, таящийся в каждом из нас, опередил меня:

– Ну конечно, Леля. В нашей работе - вещь незаменимая. На стороже твоем сейчас и испробуем.

– Да-а, - протянул Джон, добравшись до последней купюры, - "трудовая копейка". Бывает, считаешь, червончик к червончику льнет, да похрустывает. А тут - больше трояка бумажки нет. И те - как портянки.

Меня заело:

– Мы, понимаешь, Джон, лопатой деньги не гребем. Как некоторые.

– Что ли, как я? Когда это было?..
– скорчил он мину.
– Нынче-то дела безалкогольные. Это раньше "товарищ с Востока" шлеп об сцену четвертаком: "Генацвале, - дурачась, Джон произнес эту фразу с акцентом, скажи, чтобы все слышали: эта песня - от Гиви. Для прекрасной блондинки за соседним столиком..." И так - раз пятнадцать за вечер.

– А сейчас?
– участливо поинтересовалась Портфелия.

– А-а, - горестно махнул рукой Джон.
– Сейчас для прекрасной блондинки им и рубля жалко. На зарплату живем. А она у нас... Но не это даже главное. Раньше - на работу, как на праздник. Придешь, люди - хмурые, одинокие. А к концу - веселые все, парами расходятся. Сердце радуется. А теперь? Как сычи. Только смотрят друг на друга. Суп жрут.

Портфелия огляделась и прыснула, прикрывшись ладошкой:

– Точно, суп!

Джон явно забавлял ее, и она огорчилась, когда перерыв кончился, и его позвали на эстраду.

– Пойдем, - поднялся я.

– Толик, миленький. Давай посидим еще, послушаем. Все равно же скоро закрывать будут. А спешить нам некуда. Ну?..

– Ладно, - согласился я, - тогда пойдем танцевать.

Джон опять подсел к нам.

– Все. Окончен бал. Пусть в тишине посидят.

– Нравится мне твоя работа, - усмехнулся я.

– Мне и самому, - не заметил он иронии.

– А жена вас не ревнует?
– игриво спросила Портфелия.
– Вас каждый день так поздно нет дома. А здесь столько женщин, и каждая старается быть красивой. Ведь так?

– Меня нельзя ревновать. Потому что я очень честный.

Портфелия прыснула снова.

– Нам пора, - напомнил я больше даже не от необходимости, а из ревности. Уж я-то знал, какой Джон честный.

– А куда вы?

– Какая бестактность, - деланно возмутился я, - особенно по отношению к девушке. Я всегда подозревал, что ты - толстокожая скотина.

– Да я только...
– начал было он оправдываться, но я перебил его:

– Если серьезно, можешь себе представить, мы "идем на сенсацию". Как на медведя ходят. Ночное задание. Детектив. В традициях западной прессы, я насмешливо покосился в сторону Портфелии.
– "Подвиг вахтера" или "Подпольный синдикат профессора Заплатина". Каково, а?