Ёжики в ночи

– Похоже, - поддержал мою догадку Джон.

– А раз так, - продолжал я, окончательно уразумев, что, собственно, я хочу сказать, - что получается? Кто-то (вероятнее всего, Заплатин и компания) пугает нас КГБ. Что из этого следует? Что этот кто-то сам его боится. Недаром и Деда Слава наказывал записку именно туда передать. А раз так, нам нужно бегом бежать в этот самый комитет и обо всем, что знаем подробно рассказать. Знаем мы, правда, совсем немного, но у нас явно в руках какая-то ниточка. Вот пусть там ее и распутывают.

И вдруг (я даже подскочил от неожиданности) у меня за спиной раздался тихий голос:

– Ни в коем случае.

Джон ткнул пальцем в дальний угол комнаты: "Нарисовался!" Мы и забыли про пьяного Валеру. А сейчас он в позе лотоса восседал на диване, и в неверном мерцании свечи казался выходцем из средневековья: бледность, худоба, эспаньолка, черные вьющиеся локоны. Глаза черные, но взгляд почему-то кажется бесцветным. Белым. И ясно, что он абсолютно трезв.

– Кто вы?
– сдавленным голосом спросила Портфелия.

"Спокойно, Маша, я - Дубровский", - как всегда некстати выскочило у меня из недр памяти.

– Предположим, я - Заплатин. Нам есть о чем говорить?

– Вы - не Заплатин, - дрогнувшим голосом возразила Портфелия.

– Где ты его откопал?
– вполголоса спросил я Джона.

– В "Музе". Только что познакомились.

– И все-таки предположим, - с нажимом произнес Валера.
– Пусть я буду доверенным лицом профессора.

Я, стараясь, чтобы никто не заметил, дотянулся до нижнего ящика стола, чуть приоткрыл его и включил лежавший там диктофон.

– Вы - политическая организация?
– с места в карьер взяла Портфелия. Я не в первый раз уже поразился ей.

– Нет, это было бы мелко. Мы - сообщество людей, разрабатывающих научную идею такого уровня, что она автоматически переходит в разряд политических, но этим ни в коем случае не ограничивается.

– Что это за идея?
– спросил я.

– О вашей же безопасности заботясь, открыть вам этого не могу.

– Она имеет оборонное значение?

– В некотором смысле. Но это не оружие.

– Что же это?

– С чего, собственно, вы взяли, что я обязан отвечать на ваши вопросы?

– Тогда зачем вы здесь?
– резонно заметила Портфелия.

– Да, - впервые с того момента, как "Валера" заговорил, открыла рот Светка.
– От нас-то вам что нужно?

– Браво. Вопрос по существу. Отвечаю: я здесь для того, чтобы обезвредить вашу группу.

– То есть?
– Высокая температура, хмель и необычность происходящего, прихотливо переплетаясь, давали мне острое ощущение нереальности. Беседа эта скорее забавляла, нежели интересовала меня. Мысли, словно в банке повидла, ворочались еле-еле. Но что-то подсказывало мне, что все происходящее - чрезвычайно важно.

– То есть я должен свести до минимума вероятность в настоящем и будущем вмешательства вашей группы в наши дела, а так же - возможность утечки информации.

– Лично я молчать не собираюсь, ясно?
– заверила Портфелия.

– В таком случае, вас ждут крупные неприятности, а то и физическое уничтожение.

– Вы угрожаете?
– спросил я.

– Я стараюсь уберечь вас. "Валера" презрительно скривил губы.
– И советую уяснить раз и навсегда: мы - объективная неизбежность; мы закономерность развития общества; мы - его блистательный тупик. Хотя с каждым днем нам и приходится затрачивать все больше энергии на пресечение утечки информации, все же время Всеобщего Знания еще не наступило.

В этот момент я, неотрывно глядя на него, заметил, что позади него, на уровне затылка возникло легкое свечение.

– Глупо спрашивать, угрожаем ли мы, - продолжал он.
– Угрожает ли старость? Нет, она наступает. Угрожает ли зима? Угрожает ли ночь?.. Наше появление - объективная закономерность, и тот, кто двинется против течения истории, будет сметен и раздавлен, независимо от того, хотим мы этого или нет.

– Фашизм какой-то, - тихо сказала Светка. А сияние позади "Валеры" становилось все ярче.

– Женщина не поняла ничего. Но мы не можем объяснить ей всего, потому что информация важнее женщины.
– Тут "Валера", словно в невесомости, приподнявшись на несколько сантиметров над диваном и, уже, как порядочная лампочка, освещая своим нимбом комнату, продолжая вещать.
– Мы несем счастье. Мы несем новизну миру. Мы зовем к себе отчаявшихся. Ибо настанет день Всеобщего Знания, и скажет всякий: "Вот он - путь". И он пойдет вслед за нами без сомнения. И оставит за спиною он алчность свою, похоть и гордыню мирскую...

Мы, словно зачарованные поднялись на ноги, а Он, выпрямившись, парил парил над полом, и лик Его светел, речи - истинны:

– И скажет всякий: "Мерзок я. Очисти меня". И будет очищен он. И скажет всякий: "Одиноки мы. Слей же нас воедино". И воспоют они во единый радости. И скажет всякий: "Аллилуйя".

И тут я почувствовал, как что-то накатило на меня. И, не помня себя от восторга, я рухнул на колени и закричал надсадно:

– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!..

И великим покоем наполнилось сердце мое.

2

В этом месте у меня - провал памяти. Не надо думать, что раньше я все помнил, а вот сейчас, сидя в дачной избушке, вдруг почему-то забыл. Нет. Просто целый кусок жизни оказался вне моего сознания. Он начисто стерт из памяти. А может быть, он и не был записан.

Портфелия рассказала, как меня везли в больницу, как я бредил, как врачи установили диагноз - двустороннее воспаление легких - и возились со мной почти сутки, до конца не уверенные, выживу ли. Температура была близка к критической. Да, не прошла мне даром наша прогулка под дождем в клинический корпус.

Воспоминания мои о последнем вечере были абсолютно фантастическими, и, как только ко мне пустили Портфелию, я принялся расспрашивать, что же было на самом деле. Выяснилось, что никакого свечения, никакого парения не было не было и в помине. Были только угрозы, причем довольно неопределенные. Валера сидел бормотал себе что-то под нос, когда я вдруг шмякнулся лбом об пол ему в ноги и диким голосом заорал. А после - потерял сознание.

Но у меня была надежда и другим путем возможно более полно восстановить истину о том вечере. Я попросил Портфелию на следующее свидание принести мне диктофон, объяснив ей, где он лежит. Каково же было мое разочарование, когда выяснилось, что в момент включения записи лента была отмотана далеко вперед. Я ведь не видел, когда включал. Да и видел бы, все равно не смог бы перемотать ее незаметно. Поэтому запись вышла очень короткая; начинаясь вопросом Портфелии: "Вы - политическая организация?", она обрывалась на возмущенном восклицании Светки: "Фашизм какой-то..." А это-то все я еще и сам помнил.