Фабрика мертвецов

– Государь-император. – пожал плечом отец.

Урядник аж притопнул каблуками, невольно вытягиваясь во фрунт… и тут же спохватился.

– Еще и государя к своим воровским делам приплел! А бумаги на имение у тебя в тех штанах остались, которые ты надеть позабыл, босяк?

Урядник победно покосился на подчиненных, предлагая оценить остроумие. Угодливо хихикнул лишь Юхим. Мужики с палками растерянно переминались, а несчастный владелец шашки лишь потел да постанывал, когда шашка тюкала его по темечку. Но опустить руку не решался.

– Митя, подай саквояж! – скомандовал отец.

Митя шумно выдохнул, только сейчас обнаружив, что не дышит. «Надеюсь, это отвратительное недоразумение сейчас и разрешится». – он аккуратно, бочком двинулся за саквояжем.

– Стрельте, Гнат Гнатыч, малого стрельте! – вдруг пронзительно заорал Юхим и урядник, словно подхлестнутый, выдернул паро-беллум из кобуры… и прицелился в Митю:

– Кидай пистолю, ворюга, не то хлопца твоего пристрелю!

Митя замер, оцепенело глядя в черный зрачок дула. Зрачок глядел ему в лоб: холодно, точно, безжалостно, а толстый, красный, покрытый мелкими волосками палец дергался на курке при каждом вопле урядника.

«Но я же не могу умереть! – растерянно подумал Митя. – Вот так…».

Лицо отца закаменело… паро-беллум ни на дюйм не отодвинулся от груди его пленника.

– Пан урядник! – вдруг заголосил мужик, что помоложе. – Поглядите вы те бумаги, може, и правда новые хозяева приехали?

– Тю, дурный! Голяком? – возмутился Юхим.

– Я в лакеях служил, панов во всяком виде видал – и голяком тоже!

– Справди, пане уряднику! – взмолился мужик с шашкой. – Бо мочи вже нема так-то стоять!

– Погляжу! – продолжая целиться в Митю, с глухой угрозой процедил урядник. – Кидай пистоль да ложись на пол, чтоб я и руки, и ноги твои видел, тогда и глядеть буду! – легким движением дула указывая, куда отцу ложиться, распорядился урядник.

Митя с надеждой воззрился на отца: сейчас тот сдастся и ляжет, урядник отведет зловещий ствол, и желудок перестанет дергать ледяной судорогой, а юркие струйки пота катиться по спине. Даже если обозлившийся урядник и стукнет отца разок… сам же потом лебезить и извиняться будет.

Снова короткая гримаса, едва заметно дернувшийся уголок рта… и отец только плотнее прижал паро-беллум к груди своего пленника.

– Ах так… - зловеще процедил урядник, и его палец начал сгибаться… Курок сухо и отчетливо щелкнул в тишине…

– Брось паро-беллум, убийца! – раздался повелительный окрик… и из коридора в залу снова ввалилась толпа. Еще одна. И впереди опять мужик с шашкой наголо!

– Брось, кому сказал! – мужик с размаху опустил шашку на голову… уряднику. В последний момент он, кажется, успел сообразить, что на вооруженном убийце мундир, как и на нем самом. Сделать только успел не много – всего лишь провернуть шашку в руке, так что удар пришелся плашмя.

Урядник рухнул как подрубленный, перегораживая своим телом дорогу вбегающим в залу уездным стражникам. Отлетевший паро-беллум с силой стукнул Митю по босой ноге, тот взвыл и согнулся, хватаясь за ушибленную ногу, паро-беллум оказался у него под носом – и пальцы словно сами сомкнулись на рукояти.

– Пане исправнику, да за что ж? То ж я… То есть, то ж не я… Какой из меня убийца… - простонал лежащий на полу урядник.

Мужчина в мундире уездного исправника, сперва растерянно посмотрел на прибитого им урядника, потом на отца, снова на урядника…

– Гнат Гнатыч? – наконец пробормотал он. – Ты тут откуда?

– Так ворюгу арестовывать приехал. – ворочаясь на полу и то и дело хватаясь за голову, простонал урядник. – А вы чего?

– За убийцей гоняюсь, сюда ушел…

– Казав я! – возрадовался отлипший от стенки сторож Юхим. – Убивец и есть – меня-то как есть убил!

– Заткнись, Юхим! – бросил явно знакомый со сторожем исправник и медленно повернулся к отцу. Глаза его потемнели, наполняясь угрозой. – Ты держишь под прицелом уездного стражника. Власть полицейскую под прицелом держишь, понимаешь это, бунтовщик?

Отец чуть отстранился, оглядел застиранную рубаху пленника…

– Шальвары-с форменные. – смущенно прошептал тот, безошибочно расшифровав этот исполненный сомнения взгляд. – Торопимшись, ваш-блаародь…

– Высокоблагородие… - сквозь зубы процедил Митя.

– Высокоблагородие? Мужик в подштанниках? – насмешливо скривился исправник.

– Хиба высокоблагородия под портки ничого и не носють? – толкнул локтем бывшего лакея его сотоварищ. – А им того… не трёть?

Вот почему у отца такой простецкий вид? Истинно светского человека и в подштанниках бы за мужика не приняли.

– Фарс затянулся. Скольким из вас я еще должен приставить паро-беллум ко лбу, чтобы вы, наконец, выполнили свои обязанности и посмотрели мои бумаги? – устало спросил отец.

– За паро-беллум на каторге ответишь! Давай сюда свои бумаги, ну! – рявкнул исправник.

– Митя… - негромко бросил отец.

Митя не пошевелился, лишь выразительно ткнул в сторону саквояжа отнятым у урядника паро-беллумом.

– В приюте-то тебя почтительности научат, не сумлевайся, щенок! – процедил тот.

Митю ощутимо передернуло. Отец вперился в исправника гневно-начальственным взором:

– Господин исправник! Ваши люди не только о процедуре проверки личности понятия не имеют, но и с законом «Об оскорблении Кровной Чести» не ознакомлены? Не знают, что щенок – это кровный потомок Великого Пса Симаргла, и применение сего звания к кому другому – уголовно наказуемое деяние? Может, у вас в уезде мужики и баб своих осмеливаются суками звать?

– Э-э… Поучи еще меня, ракалия! – рявкнул исправник, но на своего подчиненного бросил весьма недобрый взгляд, так что тот немедленно вытянулся во фрунт и повинуясь начальственному кивку, направился к саквояжу. И лихо вывернул его на крышку рояля. На пыльный чехол вывалился отцовский дорожный несессер, платок, фляжка…

– Сколько наворовал, варнак! На каторге не занадобится, все казенное дадут! – урядник хозяйственно отложил отцовский бумажник в сторону.

Отец брезгливо поморщился.

– Это, что ли, документики? – урядник вытащил кожаную папку с вытесненным на углу гербом. – Поглядим, что ты за птица… - начал он… и осекся, выпученными глазами уставившись в лежащий сверху лист гербовой бумаги. Зашевелил усами, как придавленный тапкой таракан, и вдруг принялся ощупывать печати, словно надеясь, что хоть одна окажется ненастоящей.