Фабрика мертвецов

– Испугались, да? – подхватив подол по-девчоночьи короткого муслинового платьица, подскочила к нему одна. – Ага!

– Ая-яя-яй! – запищала вторая, жутковато оттягивая веко… и вытаскивая из-под него тонкую белую пленку, какая бывает на варенном яйце. – Что ж вы так долго не шли? Думаете, легко было столько времени за балясинами просидеть, да еще с пленкой на глазах?

– Мы вас так ждали! – с чувством прибавила первая.

– Это я уже понял. – пробормотал Митя, заводя руки за спину и стараясь незаметно заправить выскочивший в ладонь нож обратно под манжет. Нож заправляться не желал. Сердце булькало где-то в горле.

– Здравствуйте! – в унисон пропели одинаковые девочки и одинаково присели в неглубоком книксене. В зеркале теперь отражались их спины и пышные розовые банты на талиях. – А мы вас знаем! Вы – Митя!

– Дмитрий Меркулов, к вашим услугам, сударыни!

– Капитолина! – воскликнула одна. – Олимпиада! – подхватила вторая и хором закончили. – Для друзей… а вы ведь наш друг, верно? Капочка и Липочка!
– и обе барышни одновременно подсунули ему ручки для поцелуя.

Краткое мгновение паники – барышни ему ручки, а он на них с ножом! Видно, от испуга нож наконец скользнул в перевязь на запястье.

– Барышни Шабельские, я полагаю? – склоняясь сперва к руке одной, потом и второй девицы, с сомнением протянул он – уж очень эти белокурые, нежные, как ландыши… бандитки, были непохожи на прискакавшую на паро-коте крепкую и черноволосую старшую Шабельскую.

Девицы трепетно закраснелись, видимо, страшно довольные, что с ними знакомятся совсем как со взрослыми.

– Верно полагаете! – бесстрашно заявила одна – Капочка или Липочка, он сказать не мог, они у него тут же перепутались.

– Немножко барышень Шабельских! – непонятно уточнила вторая. – Совсем-совсем чуточку! Ну пойдемте же, пойдемте!

– Ты проводи, а я простыни спрячу, пока мисс не заметила. – заговорщицки протянула ее сестра. – Вы же не расскажите маменьке, как мы вас пугали?

– И папеньке…

– И мисс Джексон…

– И Антоничке… Это наша гувернантка, она такая душка, но ей вы тоже не расскажите, правда, Митя? – обе барышни уставились на него пристально-пристально, не мигая, словно стараясь пробуриться к нему в мысли.

– Могут быть розги? – поинтересовался Митя.

– Ну что вы! – принужденно и явно фальшиво возмутились барышни. – Разве можно пороть таких милых девочек как мы?

– В вашей прелести, барышни, трудно сомневаться. – многозначительно усмехнулся Митя. – Хотелось бы знать, что я получу за молчание?

– Оо-о, какой вы! – протянули они разочарованно, и в унисон спросили. – А что вы хотите?

– Я подумаю. – еще многозначительней пообещал он.

Барышни переглянулись, потом одна подхватила юбки – коротенькие, всего до икры, с выглядывающими из-под них кружевом панталетт – и побежала вверх по лестнице, а вторая принялась торопливо собирать брошенные простыни. Митя, усмехаясь, последовал за первой – напрасно барышни думают, что он шутит. Хотят сохранить то место, на которое надевают панталетты, придется платить выкуп: что стребовать, он пока не знал, но сразу завести должников весьма полезно.

– Нам… …э-э, туда! – Капочка (а может, Липочка) покрутила головой, словно не вполне уверенная куда идти, и повела Митю через переднюю залу, почти пустую: лишь снова зеркало и портреты.

Висящий на ближней стене портрет был плохоньким, скорее всего написанным местным художником, но Митя замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Изображенная на нем дама была одета по старушечьей моде двадцатилетней давности: глухое темное платье, кружевной чепец, из-под которого не выглядывало ни единого волоска. Лицо ее, с гладкой кожей, казалось странно молодым, словно вполне еще привлекательная дама зачем-то пыталась выдать себя за старуху. Но главное в портрете были глаза! Прозрачные, как стекло, очень-очень светлые, такие, что должны казаться невыразительными. Но вот не казались, выразительности в них было хоть отбавляй… так что и вовсе смотреть не хотелось. Приглядись к портрету – и эти странно живые глаза на бездарно намалеванном лице ввинтятся в твой разум, как шурупы, а уж что там внутри наделают, страшно и подумать!

– Это - наша бабочная тетушка! – немедленно сообщила его спутница.

– Не-ет, это наша теточная бабушка! – бесшумно взлетевшая по лестницы сестрица возникла у Мити за спиной – от простыней она уже успела избавиться.

– Мы – ее внучатые племянницы! – хором возвестили барышни, а потом лишь одна из них добавила. – Нашего покойного дедушки сестрица. Только мы ее никогда не видели.

– Ее убили, еще когда противный Петька только родился.

– Убили? – Переспросил Митя – вот вам и тихие места!

– Во время крестьянских волнений. Когда предыдущий невинно убиенный государь-император повелел, чтоб мы… то есть, не мы, конечно, а еще дедушка и бабушка…

– И бабочная тетушка!

– Теточная бабушка! Чтоб они зачем-то отпустили здешних крестьян на волю, и отдали им много-много кусочков от нашей земли. А им почему-то те кусочки не понравились. Хотя батюшка до сих пор не понимает, зачем нам вовсе было отдавать.
– закончила одна.

– За выкупные платежи. – пробормотал Митя. В питерских салонах весь последний год, с приходом нового государя, тоже принято иронически не понимать, для чего все реформы предыдущего императора были затеяны. Но должен же он показать глупым девчонкам, что умнее и знает больше.

– Так за это деньги полагались? – изумленным хором вопросили барышни и переглянулись. – Как думаешь, куда потом делись?

– В Европу ездили?

– Или на противного Петьку потратили!

– А это кто? – поторопился вмешаться Митя, кивая на портрет напротив: там тоже была изображена старуха – на сей раз по настоящему древняя, а наряд ее относился ко временам и вовсе до французского нашествия. Только вот глаза… глаза были точно такими же: пронзительными, странными, и что скрывать… страшноватыми.

– А это уже ее бабочная тетушка! – сообщила одна из сестриц, кивая на первый портрет. Покосилась на сестру и снисходительно добавила. – Ну или теточная бабушка, ладно уж…

– А вот это тогда – бабочная тетушка теточной бабушки? – саркастически хмыкнул Митя, указывая на третий портрет: на сей раз дамы лет тридцати с нарумяненными щеками и густо напудренными по моде еще прошлого века волосами. Но глаза, глаза… они были одинаковы у всех трех портретов!

– Какой вы умный, Митя! – пропели сестрички: то ли издевались, то ли и впрямь…

– А у бабочной тетушки номер три тоже есть своя… - начал Митя… и тут же понял, что вопрос бессмыслен: на четвертой стене висел портрет, настолько старый, что превратился просто в почерневшую от времени доску, на которой внимательный взгляд мог различить лишь смутные контуры фигуры… но даже с него на Митю смотрели жуткие пронзительные глаза!

Ответить сестрицы не успели – совсем рядом раздался отчаянный вопль.

– Ах Боже мой! – сестрички дружно схватились за сердце. – Бежим скорее туда, Митя!