Фабрика мертвецов

– По мне так лучше б тех камней да алтарей и вовсе не было. – пробурчал Гнат Гнатыч. – Глядишь, и нечисть вся с нежитью передохли б…

– Гнат Гнатыч, ты меня в гроб вогнать хочешь! – застонал исправник. – Крамола на Кровные Роды и… - он жутким шепотом, перекрывающим даже стук и пыхтение автоматонов, закончил.
– …на самого государя Даждьбожича! И от кого? От полицейского урядника!

– Виноват! – от покаянного рева урядника присели даже паро-кони.

– Так уже пробовали делать: от камней и алтарей, да и от Кровных связей с Древними избавиться во имя веры святой. – даже не пытаясь воспитывать проштрафившегося Гнат Гнатыча, тихо сказал отец. – И вы совершенно правы, урядник! Нечисти с нежитью там не просто поубавилось, а исчезла вовсе.

– Это где ж такое место райское? – спросил тот, робко косясь на начальство – неужто сам главный полицейский чин из Петербурга также думает?

– Уж нигде. Избавились они от злобных Иных Тварей… и от незлобных тоже… и от внуков Афродиты, Ареса, Зевса… а те, кто остался, позабыли про Кровное свое Родство. Так что когда на земли Византийской империи пришли турки-османы, вера у византийцев была, а вот Кровной связи с землей не осталось. И они потеряли все: и землю, и себя, и… храмы Божьи. Вот потому князь Владимир Красно Солнышко, принимая веру в Господа нашего для себя и своего народа, повелел Сварога, Макошь, Перуна, Велеса и прочих Древних хоть и за богов не считать, но уважать и почитать, как Силы земли нашей, что проявляются в их Кровных потомках.

«Еще Владимир полагал, что лучше быть внуком Даждьбога-Солнце, нежели постельничим басилевса, в каковые византийцы без стеснения записывали всех государей крещеных ими народов. Да и от дружинников-перунычей отказываться вовсе не собирался» – про себя усмехнулся Митя.

– Ось воно як! – Гнат Гнатыч запустил пятерню под фуражку и принялся скрести в затылке так, что скрип, похоже, был слышен даже Ингвару на его паро-телеге – тот оглянулся. Или то так мысли урядниковы скрипели?

– Беда в том, господа, что на этой земле были и другие Древние. – так тихо, что Мите даже пришлось податься вперед, чтоб его расслышать, сказал Штольц.
– Здесь жили скифы, киммерийцы, а до них те, о ком и упоминаний в хрониках не осталось. За неимением тогда не только хроник, но и букв. Но боги-то свои у них наверняка были?

– Шо ж то за боги? – удивился урядник. – Как в пословице кажуть: «в лесу живут, пню кланяются»?

– Это еще ничего. С потомком людей и леших мне приходилось встречаться. – пробормотал отец.

– Где же?

– В министерской канцелярии. С ним даже легче, чем с остальными: сразу видно, что дуб дубом, даже немножко коры на щеках.

– Согласен с вами, пень – не самое страшное. – склонил голову Штольц.
– Но археологические изыскания говорят нам, что у древнейших народов случались… весьма своеобычные божества. На здешних землях следует проводить постоянные планомерные раскопки – иначе Фригг его знает, на что может наткнуться обычный крестьянин, копая погреб? [18]

18

Фригг, жена Одина, знает судьбу каждого, всё, что было, есть и будет. Но никому не рассказывает.

– Удалось вам меня напугать, Свенельд Карлович.
– протянул отец. – Митя! Ты чего такой молчаливый? – неожиданно обернулся он к сыну.

– Разве меня когда-либо можно было упрекнуть в неуместной болтливости, батюшка? – как всегда светски огрызнулся Митя. Мысли разбегались, как мыши из-под лап кота, и главная среди них: «Не слишком ли я молчалив?» Надо рассказать отцу… не намекать, упоминая о вони, а прямо рассказать, раз уж он такой непонятливый, про то, что прячется в доме Остапа Степановича… который тоже что-то копал, колодец, кажется… и сдается, выкопал. После слов германца отец поверит… или наоборот, решит, что Митя все только что выдумал? Именно после слов Штольца. И что тогда? Клясться, как ребенок, что не ел варенья из буфета? Не-ет, на такое унижение он не готов! Митя бросил злой взгляд на пристально глядящего на него отца. Мгновение они смотрели глаза в глаза…

– Прошу прощения, ваше высокоблагородие. – голос исправника заставил вздрогнуть обоих. Тот придержал коня, заставляя и отца потянуть за рычаг автоматона. – Насчет жителей окрестных… не докладывал вам, заняты вы были… А только известие поступило – покража в одной из экономий… можно сказать, грабеж…

– И что же похитили?

– Так ульи с пасеки! Убытки изрядные. Скоро земли Свенельда Карловича начнутся, там вы вихрем помчите, глядишь – и станция. А я пока со стражниками в экономию – очень просили быть. Пчелы редкие, особых пород!

– Откуда же вы об том узнали? – приподнял брови отец.

«Все-таки одну бровь поднимать у него не выходит!» – порадовался своему превосходству Митя.

– Опять девчонка прибегла: из Николаевки или как ее… Васильковки? – устало спросил отец.

– С Карнауховки.
– почему-то смутился исправник.

– Езжайте конечно, Зиновий Федорович. – кивнул отец. – Урядника вот, да пару стражников оставьте – и езжайте. Не одно ж дело уездной полиции расследовать. Только убедительно прошу! – остановил он обрадовано вскинувшегося исправника. – В следующий раз как к вам девчонка прибежит – протокол составляйте, с именем оной и местом жительства. Порядок такой. Я как вещи свои со станции заберу, вам настольный полицейский справочник подарю. Он хоть и для низших чинов, а вам тоже сгодится.

– Как будет угодно вашему высокоблагородию. – исправник, сдается, обиделся. Сухо отдал честь, свистнул – и небольшая группка всадников ринулась прочь.

– Что значит – на ваших землях вихрем помчим? У вас договоренность с кровными Стрибога-Ветра? – пошутил отец.

– Сейчас увидите! – засмеялся Штольц.

Глава 27. Битва автоматонов

Паро-телега подпрыгнула на выбоине, перекосилась, провалившись задним колесом в яму, натужно фыркая и густо пыля, выбралась на дорожный «горб» и исчезла за ним, будто провалившись. Митя заметил, что урядник со стражниками принялись чуть отставать, явно пропуская их с отцом вперед и с ухмылками переглядываясь. Его паро-конь поднялся на «горб»… и Митя рванул рычаг, заставляя автоматон замереть на месте.

Дальше была дорога. Нет, не так, дальше дорога БЫЛА! Вроде такой же проселок, что и раньше, она была ровнехонька, напоминая хорошо откатанное полотно – ни единой ямы, выбоины или «горба». С обеих обочин тянулись как по шнуру выверенные полосы зелени, а дальше простирались разноцветные поля, тоже больше смахивающие на картинки из гимназического учебника: квадраты и прямоугольники.

– Добро пожаловать в Анечкино имение! – улыбаясь, сказал Свенельд Карлович.

– Как вам это удается? – изумленно спросил отец. Паро-телега неслась вперед птицей, страшный груз в кузове больше не скакал, навевая пугающие мысли, а лишь чуть подрагивал. Автоматоны тоже ускорились, и хотя паро-конь мог пройти где угодно, ехать по ровному было не в пример приятнее.

– Повинность по поддержанию трактов у нас на крестьянах. – принялся пояснять германец. – А им какая нужда ровно делать? Самые большие ямы закидали и достаточно, крестьянская телега пройдет. Это нам, с нашими автоматонами, паро-телегами и даже просто конными бричками требуется ровное полотно дороги. Я неоднократно выступал в земстве с предложением господам помещикам принять участие в мостовой повинности – для собственного же блага! Однако всегда имел лишь один ответ – дорого. Но хотя бы на своей территории я могу позволить себе не ломать дорогую машинерию из-за небрежно закопанной ямы.

Бух! Бух! Бух! Митя повернулся в седле так быстро, что чуть не вывалился. Вдоль пушистого, ярко-розового клеверного поля в густых клубах пара двигалась громадная стальная фигура, отдаленно напоминающая человеческую. То и дело она останавливалась, опуская заканчивающиеся ковшами «ручищи» - и тогда во все стороны летела земля.

– Паро-бот – паровой работник! – с гордостью сообщил Свенельд Карлович. – Боронят, сеют, дорогу закатывают… ими же я и скифский курган раскапывал… Один мой, на нем работаю я или Ингвар, второй арендую у нашего механика, герра Лемке, разом с его услугами.