Факультет звездокрылов
Шрифт:
Не ассоциации, а полный бред!
— Бежим! — скомандовала я и сорвалась с места.
Бедро дернуло болью, но уже через пять ударов сердца все отошло на задний план. Я больше не чувствовала холода, усталости и боли в ушибленных местах. Все вытеснило три ярких образа, в которых я зашифровала имена детей, и настойчивая необходимость рассказать кому-то о них.
Глотая мокрых воздух, я пробежала по тропинке вдоль реки. Поднялась чуть выше, чтобы не вязнуть в мокром песке спусков в воду, по диагонали пересекла футбольное поле и напрямик бросилась к вытянутому зданию столовой.
Только на дорожке, ведущей к столовой, почувствовала, как колени сами собой подгибаются, а лёгкие горят и разрываются от холодного воздуха, который я жадно хватала ртом.
Бестия легко обогнала меня, боднула головой дверь и ворвалась в освещенную столовую. Через миг оттуда донесся коллективный вопль ужаса.
— Ну… Бестия!.. — ругнулась я, обхватила рукой немилосердно колющий бок, взобралась на ступеньку и ворвалась внутрь.
У детского лагеря «Галчонок» были свои места силы.
Первым таким местом галчата считали поляну, где по вечерам вожатые разводили костер, желающие садились в круг и пели песни. Вы будете удивлены, но треск поленьев, голодный писк комаров, запах дыма и общий мотив песни сближали десятилеток быстрее любых мудреных тренингов на сплочение коллектива.
А еще у галчат была столовая.
Днем это место принадлежало царству кухни, где все чинно едят и болтают. В конце смены здесь устраивали дискотеку. Но больше всего я любила это место по пятницам. Ведь только по пятницам скучная столовая становилась центром магии и внезапных перевоплощений!
Вожатые сдвигали столы, дежурные выставляли стулья и лавки кривыми рядами (кто в здравом уме будет требовать от десятилетки геометрической точности?). Гомоня и улюлюкая, галчата занимали свои места, и на пятачок у противоположной от входа стены приходило время для вечерних представлений, которые готовили отряды.
Все это дело взрослые величали мудреным словом «коллективно-творческое дело». Но на деле здесь торжествовала лютая детская самодеятельность. Все выступления держались на фантазии зрителей, возможностях липкой ленты и подручных средств (чаще всего занавесок, поспешно снятых с окон комнат).
Я всем сердцем обожала эти выступления. Здесь на импровизированной сцене под запахи свежей сдобы и аплодисменты других галчат, я впервые сыграла дерево — и была, на мой скромный взгляд, бесподобна! — качала руками и скрипела в самые трагически-ответственные моменты.
Здесь впервые читала стишок-переделку про ослика, потерявшего палатку (история основана на реальных событиях одного похода). Здесь громко и отчаянно фальшивила, крича отрядную песню вместе с остальными (ведь не важно, как поешь, главное, что громко).
Здесь много всего происходило.
Но впервые меня не воспринимали всерьез…
— Я не желаю слушать этот бред!
Начальник лагеря грохнул кулаком по столу, где в беспорядке лежали переговорные устройства и карты. Над последними мигали и двигались черные, белые и синие точки, в реальном времени отображая перемещения поисковых отрядов.
Столовая времен
моего детства не походила на себя: в воздухе явственно угадывался запах валерьянки, будто кто-то так нервничал, что уронил пузырек на пол и разлил половину флакона. Но хуже всего была атмосфера мрачного ожидания, наползавшая со всех сторон.Кто-то сдвинул обеденные столы буквой «П», за которыми стояли обеспокоенные вожатые и незнакомые мне люди. Никто не садился. Подозреваю, что это не от избытка сил, бодрости духа и зашкаливающего уровня кофе в крови.
Никто кроме начальника лагеря, чей стол располагался отдельно от всех. Начальника лагеря, которому я безуспешно пыталась донести свою мысль.
— Это не бред. Трое детей сейчас на острове проходят испытание Отчаянных. Подозреваю, что они сбежали из лагеря еще до начала грозы и…
— Девушка, достаточно сказок, — отказался слушать мужчина.
Под его глазами залегли глубокие тени, морщины обозначились сильнее, а руки дрожали. Он то и дело поднимал руку и нервно приглаживал тонкие седые волосы. И я вдруг подумала, что после случившегося этой ночью, начальника лагеря снимут с должности. Если не хуже…
Подумала и не испытала ни капли сочувствия. Только глухую безосновательную ярость.
— Хватит с нас вашего появления! Никаких нервов не хватит, а у меня сердце, между прочим.
Бестия, сидевшая рядом с моей ногой, вжала голову в плечи и грустно шмыгнула носом. На виноватой морде большими буква читалось следующее: кто ж знал, что эти двуногие такие впечатлительные? Я же просто зашла, а они сразу орать и под столы прятаться.
— Девушка, идите и сядьте уже где-то в уголке, не мешайте работать! И зверюгу свою заберите.
Но я не пошла и не села, хотя с меня натекла уже приличная лужа воды. Я осталась, и зверюга моя осталась. И я сейчас не про Бестию даже.
— Михель Соль, Трей Кесси, Ром Мыльный, — продолжала стоять на своем. — Эти дети сейчас одни на острове, напуганы и, возможно, им грозит опасность, ведь…
У собеседника сдали нервы. Мужчина схватил полупустую кружку с недопитым кофе, швырнул на пол и наконец-то оторвал зад от стула. Жаль, что не для того, чтобы самолично броситься на поиски галчат.
— Пошла вон! Вон отсюда!!! Выкиньте эту девчонку из штаба! Вон!!!
Вид красного начальника, брызгающего слюной и фонтанирующего злобой, произвел на меня неизгладимое впечатление. Настолько неизгладимое, что я действительно развернулась и пошла. Но не в уголок, на что надеялся мужчина, а к тому самому столу буквой «П».
Встала между двумя женщинами, осмотрела заваленный бумагами стол и совершенно спокойно попросила:
— Можно мне посмотреть списки дежурных?
Мне тут же протянули папку. Кивнув, быстро открыла, пролистала и нашла на пятой странице своих потеряшек. Детей селили в комнаты по четыре человека, в редкие смены по пять. И обычно дежурство несли тоже комнатами, значит… Я отыскала четвертую фамилию мальчика, запомнила номер домика, комнату и вернула папку на стол.
— Спасибо, — я была сама вежливость, если не считать холодной решимости, вновь вернувшейся в тело и разум.