Пролог

Ртутные лампы, висевшие под самым потолком, выжигали глаза своим мертвенно бледным светом. Серьезно, они горела так ярко, что на них должно было уходить никак не меньше половины энергии, которую вырабатывала местная подстанция. Даже пустынное солнце не казалось мне настолько ярким.

Пытаясь спасти сетчатку, я опустил взгляд и уставился на наручники, которыми меня приковали к металлическому столу, привинченному к полу. В который раз я здесь? В пятый? Шестой?

Не помню, последние дни слились воедино, а при попытке вспомнить их события перед глазами вертелась круговерть из избиений, допросов, очных ставок и беспокойных сновидений. И рыл полицейских, которые тщетно пытались выбить из меня имя несуществующего заказчика. Черт, а ведь когда-то я был одним из них…

Когда страдания становятся постоянными, к ним привыкаешь. Они становятся рутиной, камера – родным домом, допросы – опостылевшей работой. Впрочем, все было не так уж и плохо, по крайней мере я холост – меня держат в одиночке.

Я посмотрел на рукав драного балахона, который мне выдали в тюрьме. Не знаю зачем – он все равно не грел… Хотя, может быть, администрация просто экономила на энергии. И ведь верно – какой смысл отапливать камеры смертников?

– Кто тебе заказал канцлера Брюса? – услышал я в очередной раз.

Вновь поднял голову и с трудом сфокусировал взгляд на морде Дженкинса – детектива родом откуда-то из Хаба. Красавчик Рой, любитель хорошей жизни и продажных женщин, один из самых отмороженных и безжалостных людей, известных мне. Насколько я знал, он был сыном какой-то важной шишки в полиции Хаба, отслужил около года в тамошнем спецназе, но почему-то покинул теплое местечко и отправился в Рино.

– Никто, - в очередной раз ответил я.

Дженкинс кивнул Филипсу – своему помогальнику – и тот мгновенно отреагировал и съездил ладонью мне по затылку. Филипс был патрульным родом из Могильника. Здоровенный ублюдок с рожей имбецила, которая полностью соответствовала уровню его умственного развития. Тупой и злобный вонючий урод, если б я не знал, что супермутанты бесплодны, то был бы уверен, что его мамаша согрешила с одним из них.

Не знаю, как они познакомились, но эта парочка практически все время была неразлучна. Обедали вместе, проводили досуг в барах, казино и борделях. И кормились из щедрой руки мистера Бишопа тоже вместе.

На секунду мне в голову пришла мысль о том, что, может, эти парни гораздо ближе, чем мы думали? И я немедленно озвучил свое предположение:

– Парни, я вот думаю, весь год, что я в Рино проработал, вы все время вместе были. Вы случайно не педики?

Дженкинс усмехнулся, ему явно понравилась моя шутка. А вот Филипсу – нет.

Патрульный взревел и впечатал меня лицом в стальную столешницу. Короста на старых ранах и ссадинах лопнула, брызнула кровь, перед глазами поплыло. С трудом подняв голову, я сфокусировал взгляд на темном пятне, появившемся на поверхности стола и понял, что это кровавый отпечаток моего лица. Только с дырками на месте глаз и рта.

– И кто теперь педик? – заорал мне в ухо Филипс.

– Все, понял, ты меня убедил, гений, - пробормотал я, пытаясь примирительно поднять руки перед собой, но цепи не дали мне этого сделать. – Я вот думаю, со своими выдающимися способностями, почему ты еще в форме по улице ходишь?

– Ударь его еще раз, - опередил своего дружка Дженкинс, и тот не преминул воспользоваться щедрым предложением и двинул мне в ухо.

От этого удара я чуть не слетел со стула, от падения меня удержали только цепи. В голове зазвенело.

– Кто заказал тебе убийство посла? – вновь спросил детектив.

На этот раз его слова я скорее прочитал по губам, чем услышал, потому что звон заглушал все остальные звуки. С другой стороны, о чем еще он мог у меня спросить?

– Он меня в ухо ударил, - ответил я, пытаясь потереть больное ухо о плечо. – Черт, в ухо-то зачем?

– Может, перерыв? – спросил Филипс, потирая костяшки пальцев. – Пообедаем, возьмем по пиву, потом вернемся?

– Не, - мотнул головой Дженкинс и наклонился надо мной. – Работать надо. Ну, говори. Кто заказал тебе убийство канцлера.

– Президент Танди? – спросил я.

Похоже, шутка была совсем неудачной, потому что, коротко размахнувшись детектив ткнул кулаком мне в грудь. Что-то хрустнуло, и дышать сразу же стало гораздо труднее. Я откинулся на стуле, насколько мог, задрал голову, широко открыл рот, пытаясь схватить хоть немного воздуха.

Похоже, что ублюдок сломал мне ребро. И это гораздо больнее, чем обычный удар в ухо.

И тут же мне прилетело еще раз, нижняя челюсть взорвалась болью, а рот наполнился кровью. Я сжался в ожидании третьего удара, но его не последовало. Выждав пару секунд, я открыл глаза, выплюнул на пол сгусток крови и пощупал языком шатающиеся передние зубы.

Я внезапно для самого себя почувствовал, как сильно устал.

Пять дней нескончаемых допросов. В моем теле, казалось, уже не было ни одного целого места, ткань балахона пропиталась кровью, рвотой, потом и мочой… Ну а чего вы хотели, попробуй не обоссаться, когда тебя с размаху бьют ногой в нижнюю часть живота…

Какой смысл все это терпеть? Может быть, имеет смысл рассказать все, как есть?

Тогда будет суд, после которого меня, скорее всего, расстреляют. Но ведь, если я умру, то мне точно будет все равно, верно?

– Ладно, - ответил я и помотал головой. – Я расскажу.

– Кто заказал… – вновь открыл рот Дженкинс.

– Я расскажу, но только с самого начала, - прервал я его, глубоко вдохнул и закрыл глаза.

Рассказ предстоял долгий.

Глава 1

Если человек говорит, что не знает, что такое счастье – он врет. Даже у самых несчастных людей бывают счастливые моменты. И, наверное, чем ниже по социальной лестнице находится человек, тем проще должна быть причина для радости.

Нищему достаточно сытно поесть и поспать в теплом месте, не опасаясь за свою безопасность. Охотнику-трапперу – хорошего улова, денег с которого хватит на пару недель еды и немудреные удовольствия. Работяге-фермеру – разогнуться после тяжелого дня на поле, и отправиться домой к любящей жене и детям. А вот пресыщенным жизнью баловням судьбы гораздо хуже, им приходится выдумывать уж совсем какие-то сложные вещи, на грани с извращениями.

Но я к таким не относился. Когда мы вернулись в Шейди, я полностью отдался этому чувству. В тот момент я впервые за долгое время чувствовал себя счастливым. Абсолютно и всепоглощающе. В голове даже играл какой-то гимн. Мне хотелось подпевать ему, но было нельзя.