Fallout Fantasy

Солнце стояло еще не так высоко, и несильный ветер навевал на кожу приятную прохладу. Брамины флегматично рыскали мордами по сторонам, выщипывая своими грубыми губами редкую буро-зеленоватую поросль, пробивающуюся сквозь устилающий землю мелкий щебень. Джон сидел на корме одной из повозок и сверху смотрел на здоровенного наемника, привалившегося сбоку к борту повозки. Джон знал многих наемников, но этот был ему незнаком. Здоровяк пристроил на плечах, как коромысло, огромный пулемет, и Джон в очередной раз задался вопросом, как тот может управляться с такой махиной. Конечно, наемник был не хлипкого телосложения, а в росте был выше Джона на целую голову, но все равно Джон считал, что всюду таскать за собой такое оружие, да еще и немалое количество боеприпасов к нему было для наемника слишком неудобно. Впрочем, Джон прекрасно отдавал себе отчет в том, что огневая мощь пулемета намного превосходит его собственное ружье, и для защиты каравана это было совсем нелишне.

Наемник обернулся, и Джон поспешно отвел глаза.

– Кажется, сейчас тронемся, - сказал здоровяк.

Джон обернулся, пытаясь рассмотреть поверх уложенного в повозку груза, что происходит в голове каравана. Мешала спина погонщика, который, вытянув шею, ерзал на дощатых козлах, также стараясь рассмотреть происходящее впереди. Прикинув, что повозки вряд ли тронутся сию секунду, Джон рискнул встать на край деревянного кузова в полный рост.

Где-то совсем близко раздалось неприятное "чмок", и Джон с отвращением подумал, что какой-то из браминов самым непристойным образом опорожнил свой желудок. Погонщик наконец-то перестал маячить перед глазами и почему-то стал медленно заваливаться на бок. Только тогда Джон запоздало понял, что на самом деле означал тот неприятный звук. Продолжая балансировать на краю повозки, он повернулся к рослому наемнику, чтобы предупредить его об опасности, но здоровяк, как оказалось, сориентировался в обстановке раньше Джона.

Он уже держал свой огромный пулемет наперевес, и в следующее мгновение адская машина уже взахлеб лопала пулеметную ленту, с ужасающим ревом выплевывая пули поверх голов испуганных браминов. Выстрелы из пулемета заглушили второе едва слышное "чмок", и к своему ужасу Джон увидел, как здоровяк дернулся и неуклюже шагнул назад. Ствол пулемета, все еще изрыгающий свинцовый ураган, клюнул вниз, и немедленно одна из голов ближайшего брамина, запряженного в повозку, взорвалась кусками мяса, костей и мозгов. Уцелевшая голова дико взревела от безумной боли, и тучное животное, только что не встав на дыбы, резко толкнуло повозку назад. Джон от толчка не удержался и полетел вниз. При ударе о землю что-то в спине Джона хрустнуло, его тело пронзила дикая боль, и он потерял сознание.

Джон очнулся от нестерпимого жара. Что-то горячее давило на плечи. Дышать было трудно. Джон вроде бы открыл глаза, но совершенно ничего не увидел. Было темно. Когда же он попытался вдохнуть поглубже, то в рот тут же набились мелкие песчинки и пыль. Джон, едва не подавившись, закашлялся, и все его содрогнувшееся тело моментально перекрутило от боли. Вернее сказать половину тела. Все, что было выше поясницы, отчаянно ныло, но то, что находилось ниже, как будто отсутствовало вовсе. Сообразив, что лежит лицом вниз, он подтянул под себя руку и попытался перевернуться, панически желая выяснить, что случилось с его ногами.

Джону пришлось вынести еще одну порцию адской боли, от которой он едва вновь не потерял сознание, прежде чем ему удалось перевернуться на спину. В глаза ударило стоящее в зените яркое солнце. Нагревшаяся одежда прижалась к коже спины, нестерпимо обжигая, и Джон едва сдержался, чтобы не перевернуться обратно на грудь. Чуть приподняв голову, он посмотрел на свои ноги. Внешне с ними было все в порядке. Джон попробовал шевелить ими, но к видимым результатам это не привело. Он попробовал сесть, но поясница и ноги упорно не слушались. Джон до слез, превозмогая боль, пытался заставить их отозваться, но бесполезно. Ему лишь удалось приподняться на локтях и только так, наконец, осмотреться по сторонам.

Каравана и след простыл. Ни одной повозки и ни одного брамина, кроме того, который лишился головы по вине здоровяка-наемника и теперь лежал мертвым. То там, то здесь лежали тела караванщиков и охранников. У тех, что лежали поближе, Джон заметил вывернутые карманы и выпотрошенные подсумки. Давешний здоровяк лежал неподалеку. Его пулемета естественно рядом не оказалось. Джон спохватился и как мог проверил свои карманы. Так и есть - его обчистили точно так же, как и остальных. А не убили, наверное, потому что приняли за мертвого. Впрочем, признался себе Джон, везения в этом было мало. Через несколько часов под пялящим солнцем, без воды и пищи, не способный двигаться, он неминуемо погибнет.

В какой-то момент он даже позавидовал мертвецам, но не в характере Джона было отчаиваться и унывать. Первая волна паники и страха прошла, и энергичная натура Джона взяла свое. Он стал осматривать местность, ища, где можно было бы спрятаться в тень и переждать дневное пекло. Подходящее укрытие обнаружилось среди нагромождения небольших камней метрах в ста от того места, где он лежал. Между камнями было что-то вроде канавы, и Джону оставалось надеяться, что она достаточно глубока, чтобы в ней можно было спрятаться от солнца. Добраться до намеченного укрытия оказалось не так-то просто, если учесть, что Джон мог использовать лишь руки, чтобы ползти. Сделавшееся непослушным тело приходилось сначала приподнимать на локтях, а потом рывком бросать вперед. Когда он выполз на каменистую поверхность, стало еще тяжелее. Волочащиеся безвольные ноги постоянно за что-нибудь цеплялись, руки мгновенно покрылись ссадинами и порезами, а грудь тупо болела от ударов о жесткие камни. Когда Джон, наконец, оказался в благословенной тени, силы совершенно покинули его, и он погрузился в сон, больше похожий на обморок.

Разбудили его пронизывающий холод и близкие шорохи, доносившиеся откуда-то неподалеку. Вновь было темно, но теперь по совершенно иной причине. День давно уже сменила ночь. Шорохи послышались снова, затем раздался хруст щебня под чьими-то осторожными шагами. Совсем близко зазвучали приглушенные голоса, но ни двигаться, ни закричать или как-то иначе привлечь к себе внимание Джон уже не мог. Тело он не чувствовал вовсе, легкие будто были наполнены водой, и он еле дышал, а голову в висках до боли стягивал холод.

Что происходило дальше, он воспринимал довольно смутно. Джон почувствовал, что его приподняли с земли. Нахлынувший поток холодного ветра на мгновение взбодрил его и он успел понять, что его чем-то укрывают, а потом несут. Убаюкивающий ритм колышущегося ложа вновь погрузил его в забытье, и, очнувшись в следующий раз, он уже ощущал окружающее его тепло и желтый, приятный свет, пробивающийся сквозь смеженные веки. Свет что-то загородило, и Джон приоткрыл глаза. Прямо над ним склонилось сморщенное лицо старика, обрамленное космами седых волос. Голову Джона кто-то бережно приподнял, и его губ коснулся край глиняной чашки. На кожу лица повеяло горячим, а в ноздри проник терпкий запах травяного отвара. Джон приоткрыл губы, и в рот немедленно полилась густая кашицеобразная субстанция. Едва она коснулась языка, он ощутил насколько горькое и отвратительное это варево, но выплевывать его было уже поздно. Он вынужденно тяжело сглотнул, пропуская кашицу внутрь себя, и последовавший за этим приступ рвоты едва не вывернул внутренности наизнанку. Джон шире раскрыл рот, чтобы вздохнуть, но на грудь ему легла чья-то рука, успокаивая и откидывая обратно в постель. В глазах вновь потемнело, и Джон стал ощущать, как проваливается куда-то вниз. Там, наверху, где он только что был, осталось его бедное измученное тело, а внизу, прямо под ним разгорался бледный свет, постепенно обступающий его со всех сторон. Ощущение времени и пространства для Джона исчезло, и он повис посреди пустоты, готовый уцепиться за все, что угодно - за боль, страдание, любой звук, любой отблеск, лишь бы получить точку отсчета сейчас и здесь в этом бледно-сером ничто.

Наверное, у него все же осталось одно из чувств или, быть может, это его новое состояние вне тела было наделено новым, доселе неведомым чувством, потому что нечто, не похожее ни на звук, ни на свет, но что-то иное, неописуемое человеческими словами, он смог все же воспринять. Это нечто было отдаленно похоже на некий зов, но выраженный не в звуке - это была скорее чистая эмоция, воплощенная в призыв, наполненный отчаянием, страхом и болью. Может быть, это его оставленное тело доносит до него болезненные корчи - пускай так, но Джон готов был терпеть невыносимую боль и телесные муки, лишь бы вновь вернуться в материальный мир. И едва он со всей силой захотел этого, откликнувшись на зов, тот пронизал его насквозь, и Джон внезапно понял, что вновь обрел телесную оболочку...

В глаза ударило ослепительное солнце, и вместе с этим его обступил душный, осязаемо плотный воздух. Вокруг, вне поля зрения, что-то оглушительно ухало и хлопало. Какофония звуков, ослепительный свет и весь тот сонм сопутствующих ощущений повергли Джона в шок. Он не понимал, где оказался и что происходит вокруг. Та боль и тот страх, которые он воспринял незадолго до этого, все еще ощущались им, и это подвигло Джона, заглушив неразбериху изголодавшихся по ощущениям чувств, наконец-то попытаться понять происходящее.