Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

– Ну, воровать Митрошка не начнет, – рассудительно отозвался Дом.

– Так изъясняться будет так, что мы его понимать перестанем, – возразил Званцев.

– Я словари найду, – сказал Дом. – Есть ведь словари, чтобы перевести с жульнического языка на обыкновенный?

– Может, и есть, – сказал Званцев. – Но меры надо принимать радикальные. Уж больно прилипчива эта зараза, прилипнет и не отпускает. По детству своему помню.

Перевоспитание Митрошки продвигалось туго. По взаимному согласию Званцев и Дом делали вид, что не понимают Митрошку, когда тот начинал изъясняться по фене. И сколько бы это продолжалось, Званцев не знал, но выручила командировка за Урал.

Узнав о предстоящей поездке, робот довольно музыкально пропел:

А мать моя опять рыдатьИ снова думать и гадать,Куда, куда меня пошлют…

– У тебя не было матери, – жестко сказал Дом. – Разве только учесть материнскую плату заводского компьютера…

– Детдомовские мы с Витьком, – вздохнул Митрошка. – «Коридоры детдома были школою нам, тюрьмы стали для нас академией».

– Очнись, – Дом легонько стеганул робота слабым разрядом.

Блатная романтика очаровала Митрошку, воровской язык его завораживал.

Однако Званцев и Дом по-прежнему делали вид, что не понимают, когда робот обращался к ним по фене.

– Понимаешь, Званцев, – сказал Дом, – я тут выяснил. Феня – это искаженно. Правильно надо говорить офени. Было такое племя торговцев-коробейников, они и выдумали собственный язык, чтобы люди их секреты не понимали. А от них уже и пошло. Но наш-то, наш-то! Прямо хоть бери его и память стирай!

– Это не метод, – сказал Званцев. – Надо чтобы он сам от дурной привычки отказался.

– Гапоны. – сказал Митрошка. – Мусора. Красноперые.

Дом и Званцев промолчали, словно эти слова, сказанные с несомненной ругательской интонацией, относились не к ним.

К концу командировки стало очевидно, что робот воровской фразеологией переболел. Он все реже употреблял феню в разговорах, постепенно перестал качать из Интернета воровские романы конца двадцатого века, не упоминал о своем знакомстве с блатарем и самостоятельно пришел к выводу, что любой преступник – обуза на шее общества, следовательно, использование воровского жаргона есть не что иное, как вызов этому обществу.

– Давно бы так, – сказал Званцев одобрительно. – Выкинь мусор из головы, Митрошка, и помни, что русский язык велик и могуч.

– А английский? – жадно спросил Митрошка.

– И английский, – согласился Званцев. – Он тоже велик и могуч.

– А французский? – продолжал интересоваться робот.

– Отстань, – утомленно сказал Званцев. – Любой язык велик и могуч. Кроме жаргона, которым пользуются малые группы людей. Заметь, не народности, а именно общественные группы.

– Вроде программистов? – не унимался Митрошка.

– Видишь, – вздохнул человек. – Когда захочешь, ты все правильно понимаешь.

– Космонавты тоже пользуются жаргоном, – через некоторое время объявил Митрошка. – И врачи. Значит ли это, что они находятся на одной социальной ступени с преступниками?

– Митрошка, – сказал Званцев. – Лучше бы ты занялся русским языком. Или английским.

– Лучше русским, – сказал робот. – Боюсь, что на английском ты снова перестанешь меня понимать.

Неделю или две Митрошка изъяснялся на старославянском языке.

Еще через неделю он вовсю использовал молодежный сленг.

К концу командировки он пытался объяснить Званцеву, в каких случаях до реформы письменности использовались буквы «ять», «ер» и «i».

– Между прочим, получалось очень красиво, – заметил робот. – Реформа обеднила русский язык.

– Слушай, Званцев, – озабоченно заметил Дом, – что-то не так идет. Мы кого, филолога растим?

– Ничего, перемелется, – махнул рукой человек. – Главное, что феней не пользуется. И идиотские мысли выбросил из своей металлической башки.

– Не всегда коту творог, бывает и головой об порог, – согласился Дом.

– Дом, ты что? – удивился Званцев.

– Дурак дом построил, а умница купил, – признался Дом.

Званцев тихо вздохнул.

Болезнь и в самом деле оказалась заразной и обещала быть затяжной.

Дом неосознанно брал пример с робота Митрошки, он уже самостоятельно добрался до толкового словаря русского языка Владимира Ивановича Даля.

Средство общения

Летним спокойным днем, вернувшись с работы, Званцев обнаружил отсутствие Митрошки. Это только в экспедиции всегда требуется, чтобы робот был под рукой, вернувшись с поля, Званцев всегда давал техно-морфам свободу – пусть набираются житейского опыта. Тем не менее Званцев поинтересовался у Дома:

– Ты Митрошку видел?

– А как же иначе, Званцев? – удивился Дом. – Я и сейчас его вижу. Мы ведь на френдлинии.

– И чем он занят? – поинтересовался человек, беря в руки ложку и одобрительно принюхиваясь к ароматному супу, дымящемуся в тарелке.

– Научными изысканиями, – сказал Дом. – Он в последнее время средствами межличностной коммуникации интересуется.

– Это еще что за блажь? – удивился Званцев, решительно опуская ложку в тарелку с супом.

– Ну почему блажь? – возразил Дом. – Серьезная работа. Он ее по завершении хочет отправить в «Вопросы прикладной ксенологии», у него там знакомый компьютер на сортировке файлов сидит. Обещал протолкнуть.

– Ученый, – с осуждением в голосе сказал Званцев. – В науку через черный ход не лезут. И чем он конкретно занимается?

– А ты сам посмотри, – сказал Дом миролюбиво. – Тебе картинку вывести?

Картинка была такой, что Званцев оставил ложку в тарелке.

Митрошка стоял в песочнице, вытянув хвост и опустив морду. Похожий на гигантскую игрушечную собаку из голубого пластика, он нежно что-то рычал испуганно жмущейся к песку собачонке.

– Вот, посмотри, – сердито сказал Дом. – Вот так себя высокоинтеллектуальная машина ведет. Честно скажу – несерьезно для техноморфа.

Собачонка, похоже, думала точно так же – она осторожно потянулась острой мордочкой вперед и робко попыталась тяпнуть робота за переднюю лапу. Зубы скользнули по пластику, собачонка нервно отскочила назад и недоуменно залаяла.