"Фантастика 2023-103" Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
Дергаю плечом.
– Вполне.
Что она хочет услышать? Что я действительно довольна исходом прошедших состязаний? Что я чуть не задохнулась от облегчения, когда хрустнула шея Момота? Что я настолько бессердечна, что много раз желала палачу смерти и обрадовалась тому, что его жизнь оборвалась?
Не думаю, что Чайка хочет услышать именно это. Тем не менее проговариваю эти слова в своей голове, должно быть, только сейчас окончательно осознав, что произошло.
Поднимаю ведро за ручку и разворачиваюсь, чтобы уйти. Мне нужно, чтобы Пересмешник
– Да ему там все отбили! – кричит главная сплетница Птицефермы мне вслед, недовольная тем, что я не дала ей высказаться до конца. – Думаешь, увела у Кайры мужика и будешь радоваться?! Если не загнется, теперь неизвестно, когда у него на тебя встанет!
Верно, это же главное: длинный – короткий, встанет – не встанет, скорострел или нет. Что еще там Чайка любит пообсуждать?
Крепче сжимаю дужку ведра, не оборачиваюсь.
– А если встанет, Кайра все равно у тебя его уведет! – припечатывает Чайка напоследок. Все еще ищет способ ужалить побольнее. Они с Кайрой явно стоят друг друга – не зря же дружат.
Дверь за моей спиной захлопывается – я в бараке.
Руки так и чешутся, чтобы вернуться и надавать Чайке по шее за ее длинный язык.
Встанет – не встанет… Лишь бы сам на ноги встал.
– Ты как? – спрашиваю с порога, на самом деле не надеясь на ответ. Меня не было минут десять, Пересмешник наверняка уже отключился.
Однако он еще выносливее, чем я думала.
– Порядок, – доносится с кровати. – Тошнит ужасно. А так – порядок.
Еще бы его не тошнило, после стольких ударов по голове.
– Таз дать? – предлагаю серьезно.
– Скажу, если понадобится.
Раз храбрится и не хочет блевать на моих глазах, значит, все не так плохо.
Подхожу ближе, ставлю ведро на пол возле кровати, упираю руки в боки и осматриваю поле деятельности. С чего начать, понятия не имею. Пересмешник лежит с закрытыми глазами, его грудь равномерно поднимается и опускается – ну хоть с дыханием все в порядке.
Со вздохом наклоняюсь, опускаю полотенце в воду, выжимаю…
– Только не говори, что собралась обтирать меня, как труп.
Замираю.
Он что, издевается?
Пересмешник неловко пытается подняться, не открывая глаз. Упирается в край кровати, взваливая свой вес на руку. Задерживаю взгляд на этой руке – заметно дрожит.
– Меня… всего лишь… отлупили… – напоминает упрямо. – А я сломал ему шею. – Без посторонней помощи принимает вертикальное положение, но теперь держится за край кровати двумя руками. Костяшки сбиты, кожа содрана.
– Гордишься собой?
Мотает головой и тут же чуть не падает, потому что отпускает одну руку с опоры, чтобы поднести ко рту.
– Меня от себя тошнит, – хрипит. – Таз дай.
А я сразу предлагала. Знаю, что такое сотрясение мозга.
Молча ставлю ему на колени пустой таз и отхожу. Стою, обняв себя за плечи, и смотрю в окно. Ветер гонит пыль по пустому двору, в котором уже не осталось следов ни недавних смертей,
ни кровопролитий.Пересмешника рвет. Хорошо хоть таз попросил.
Не оборачиваюсь.
– Видишь… – говорит, продышавшись. – Наши отношения вышли на новый уровень.
Верно, интимнее некуда.
Поворачиваюсь, отнимаю таз, ставлю к двери – потом вынесу.
– А на каком уровне они были раньше? – любопытствую. – Наши отношения.
– Сдерживаемой симпатии.
– Чего-о? – Столбенею от такой наглости.
– Ну ты же не признавалась, что я тебе нравлюсь, – поясняет. Кажется, ему лучше: стал говорить без пауз.
– С чего ты взял, что мне нравишься? – возмущаюсь, а сама хожу перед ним кругами, придумывая, как бы помочь ему смыть с себя грязь и кровь так, чтобы не устроить из моей (вернее, уже нашей) комнаты озеро.
– А что, ты стала бы тащить на себе, а потом лечить того, кто тебе противен? – Опять держится за кровать обеими руками. Крепко держится – отдает себе отчет, что если разожмет пальцы, то свалится на пол.
Качаю головой.
– Не противен, – признаю.
– Вот видишь, – усмехается. Губа натягивается, свежая тонкая пленка на ране лопается, и по подбородку течет струйка крови.
– Замолчи, пожалуйста. – Не теряя времени, хватаю сухое полотенце и шагаю к кровати, чтобы самой зажать Пересмешнику губу. А заодно и рот – пусть помолчит. – Ты по болтливости дашь фору самой Чайке.
Что-то мычит в ответ, но оттолкнуть меня не пытается, терпит.
Закатываю глаза.
– Чего? – отодвигаю полотенце.
– Видимо, когда мне больно, я болтаю.
– Я уже поняла, – огрызаюсь и снова затыкаю Пересмешнику рот. Отличный кляп, надо признать. Жаль, раньше не догадалась.
Стою очень близко. Подол моего платья касается бока мужчины. Мне кажется, что на таком расстоянии я даже чувствую жар его тела.
Касаюсь ладонью влажного лба. Я права – горячий. А моя рука, видимо, холодная – Пересмешник отшатывается.
Нужно поскорее смыть с него грязь и бежать к Сове за помощью. Не думаю, что в этот раз мы справимся без медикаментов. Позволил же ей Филин истратить часть запасов на мою спину…
– Что значит запретил?
Стою в дверях комнаты Совы и не верю своим ушам.
– То и значит, – огрызается женщина, отводит взгляд. – Филин сказал, чтобы не вздумала тратить на Пересмешника лекарства. Мол, если такой прыткий, сам оклемается.
Признаюсь, на такой поворот событий я не рассчитывала.
С горем пополам нам удалось устроить купание в ведре посреди комнаты, Пересмешник даже умудрился бросить комментарий, что наши отношения развиваются стремительнее некуда – теперь я видела его голым.
Я же сделала неутешительный вывод: если предположение о том, что, когда ему больно, он болтает, верно, то сейчас Пересмешнику очень больно.
А оценив степень повреждений после того, как мы смыли грязь, я почти силой уложила пострадавшего в заново постеленную кровать и бросилась к Сове.