"Фантастика 2023-176". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Так вот сразу?
– Я люблю тебя, Домино. Ты уже должна была это понять.
– Я поняла.
– Тогда почему?
– Потому что я не могу.
– Значит, ты...
– Давай не будем говорить на эту тему, Эвальд.
– Я все понял.
– Мне вдруг все разом стало безразлично: и пиво, и шашлык, и меч Энбри, и весь этот гребаный пикник.
– Динамо в чистом виде. Ладно, заплакать не будем.
– Ты такой ребенок, Эвальд!
– Домино коснулась моей руки.
– Радуйся тому, что имеешь, и не думай о грустном. И я вовсе не хотела сказать, что ты мне не нужен. Просто ты меня совсем не знаешь.
–
– Это только кажется. Давай пить пиво и слушать музыку. И думать только о хорошем...
Эту рожу я бы узнал из миллиона. Костян Позорный, собственной персоной.
Выследили-таки, сволочи.
Две недели я играл с кодлой Костяна в кошки-мышки. С того самого момента, как шкет из седьмого класса подвалил ко мне на перемене и сообщил с самым важным видом, что "Костян тебе привет передал". Это было объявление войны. За пару дней до этого я вмешался в Костяновы дела, вступившись за пятиклассника, у которого шпана в раздевалке требовала деньги. И Костян решил навести в своей епархии порядок. Эвальд Данилов из десятого "Б" был приговорен.
Две недели мне удавалось не встречаться с охотившейся на меня шпаной. Это было просто: я дожидался, когда из школы уходят учителя, и шел до остановки с ними. Задавал вопросы по предмету, старательно изображал интерес, и буквально спиной чувствовал, как шакалья стая следует за нами, стараясь не попадаться на глаза. Я замечал, как они выглядывают из подъездов домов вдоль дороги, как по двое, по трое прогуливаются вдоль улицы, делая вид, что я их совсем не интересую. А потом ко мне подошел Славян Бусыгин, наш главный школьный бандюган, и сказал с ухмылкой:
– Чо, правдушний, за учителкины юбки прячешься? Ну-ну, давай дальше, прячься. Скоро все девченки в школе узнают, какой ты мужик. Все равно тебе хана.
Сегодня в школе педсовет, и я решился. Дальше это продолжаться не может. Глупо, наверное, но или я убью в себе страх перед Костяном и его отморозками, или этот страх убьет меня. Хватит с меня потных ладоней, вздрагиваний от любого громкого звука, сердцебиения и поганых мыслей...
В рюкзаке у меня вместе с тетрадями и учебниками лежит силикатный кирпич. Не ахти оружие, но если моим рюкзаком как следует въехать по репе, мало не покажется.
Как-нибудь отобьюсь. А не отобьюсь, так хоть одного гада с собой на тот свет прихвачу. Уж на такую мелочь меня станет.
Они появились, едва я вошел во двор двухэтажной "сталинки" на другой стороне улицы. Трое вынырнули из-за гаражей, двое из первого подъезда. Видать, давно меня ждали, терпеливо. Сам Костян появился парой секунд спустя из-за угла дома.
– А, козел пришел!
– прошепелявил он. Передние зубы он давно оставил на фронтах войны с подобными себе героическими личностями.
Кольцо вокруг меня сомкнулось. Теперь я стоял, окруженный со всех сторон дружками Костяна. Всех будто одна мама рожала - стриженные под ноль головы, пустые, будто выцветшие глаза, дешевые китайские куртки, треники-"адидаски", грязные ботинки-говнодавы, которыми так удобно пинать и топтать сбитую на землю жертву. Одну всем вместе, жестоко, насмерть.
– Ты у нас герой, да?
– ухмыляясь, вопрошает Костян.
–
– Почему?
– отвечаю.
– Можно и поговорить.
– Ну, говори.
– Я лучше тебя послушаю.
– Ты, пидор, на меня потянул, ты понял?
– Я не пидор, понял?
– Не, ты пидор, - Костян расплылся в дебильной улыбке.
– Имя у тебя пидорское.
– У меня нормальное имя. Если есть, что сказать, говори. Мне идти надо.
– Короче, такое дело, пидор. На первый раз прощу, если пацанам штраф забашляешь. Сто рублей в неделю, пидорок. Расчет по пятницам, до конца учебного года. Добазарились?
– Не, не получится, - отвечаю в тон.
– Много.
– На похороны родные и близкие больше потратятся, гыыы.
– Ты что, такой грозный?
– отвечаю развязно, хотя внутри у меня все сковывает жуткий холод.
– За меня есть, кому вступиться. После моей смерти долго по земле не погуляешь.
– Чо, ментов на нас натравишь?
– Не ментов. Но кое-какие связи есть.
– Короче, базар не получился, - Костян харкает и плюет мне прямо на ботинки.
– Твое дело, пидор гнойный.
Я еще успеваю глянуть в глаза Костяна - пустые, мертвые, страшные глаза человекоподобной твари, рожденной на горе остальным, - и понимаю, что сейчас последует удар сзади.
Дальше - не помню. Полная отключка. Вернувшееся сознание имеет лицо нашего обэжиста Александра Федоровича Проценко.
– Живой?
– Проценко помогает мне подняться с мокрого асфальта.
– Голова как, не кружится? Не тошнит?
– Не, - отвечаю, подношу руку к лицу. Пальцы густо окрашиваются кровью. Губы онемели, левый глаз не видит.
– Я голову руками закрывал.
– Молодец. Чуть-чуть я не успел.
– Вы что, шли за мной?
– А ты как думал? Я ведь с этой гопотой мелкопузой давно воюю. Моя воля бы была, своими руками передушил бы. Доброе у нас государство, носится с пьянью, а они в благодарность по подъездам гадят, да таких вот Костянов рожают, тюрьмы да психушки работой обеспечивают... Крысы трусливые. Как меня увидели, сразу кто куда. Против молодца и сам овца. Нигде не болит?
– Проходит уже.
– Разукрасили они тебя, однако. Пойдем, тут водопровод есть, умоешься.
– Ничего, все нормально, - я пытаюсь улыбнуться, но разбитые губы не слушаются меня.
– Главное, я не струсил.
– Это точно, - Проценко треплет меня за плечо.
– Только не надо так вот на рожон лезть. Здоровье и жизнь дороже.
– Спасибо, Александр Федорович.
– Завтра напишем с тобой заявление, возьмутся за этих гавриков.
– Ничего я не буду писать. Сам разберусь.
– Это, конечно, хорошо, что ты сам хочешь разобраться. Но дело ведь не в благородстве, а в страхе. Эти... они же всю школу запугали. Будем и дальше их терпеть?
– Не буду я писать заявление, - повторяю я, поднимаю свою сумку и делаю несколько шагов вперед. Побитое тело ужасно болит, ноги дрожат, во рту медно от крови. В мою спину впивается тяжелый взгляд обэжиста.
– Ну, дело твое, - слышу его разочарованный голос.
– Гляди, в другой раз никого рядом не окажется.
Я хочу ответить, но понимаю, что спорить бесполезно. Проценко прав, а я нет. Я действительно боюсь эту сволочь. Я не хочу, чтобы мама плакала из-за какого-то поганого Костяна.