"Фантастика 2024-109". Компиляция. Книги 1-22

— Скверна, — покривившись, ответил тот. — Кто-то вплел ему в хвост заговоренную ленту. Бедняга уже еле дышал.

— Он жив, господин Элькос? — с замиранием сердца спросила я.

— Девочка моя, когда я вас подводил? — устало улыбнулся маг. — Дайте ему несколько дней набраться сил, и ваш дорогой Аметист снова будет измываться над вами.

— Я могу увидеться с ним сейчас?

— Когда вас удерживали запреты? — хмыкнул Элькос, и я поспешила к своему жеребцу. И пусть он принадлежал герцогине, но всё равно был моим.

Уже отойдя к двери, я услышала возмущенное восклицание магистра:

— Помилуйте, государь! Я эту малышку на коленях держал, я ей разбитые коленки и насморк исцелял, разумеется, Шанни – моя дорогая девочка! Она мне как дочь, и я буду ее так называть.

Закатив глаза, я вошла в конюшню. Теперь я точно знала, что фраза «ревнив, как Стренхетт», бывшее в ходу среди придворных и приближенных ко Двору, – не простая метафора. Королевский род обладал этой не лучшей чертой в полной мере. Но, отмахнувшись от этой мысли, я поспешила к Аметисту, чье фырканье показалось мне сладчайшей музыкой.

Глава 16

Аметист полностью поправился. Мой дорогой мальчик не только поправился, но кажется, спешил наверстать время, упущенное им для своих проказ. Никогда он не доводил меня до раздражения, а однажды преуспел настолько, что я не удержалась и возопила:

— Да что же ты за животное!

— Пфр, — не согласился наглец.

— Да-да, дорогой, ты – животное! Не жеребец, не конь и даже не лошадь, ты самое настоящее животное! Ты – живое воплощение всех пороков этого мира, с которыми я намерена бороться. Я против мужского обожествления, против преобладания мужской власти над женщиной, против этого несуразного идолопоклонничества, которому нас поучают с детства, превознося мужчину над женщиной, отказывая ей в уме и силе духа. Так скажи же мне, почему именно я стою здесь и вытанцовываю вокруг тебя, будто ты не скакун, а мой супруг?!

Дело случилось на вечерней прогулке. Сопровождал меня дядюшка, с бароном Гардом мы теперь старались оставаться наедине как можно реже, не желая подвергать его риску быть обрученным при живой жене. Да и просто не хотелось злить Его Величество, вернувшегося в мою жизнь вместе со всей толпой лизоблюдов. Разумеется, король не вел их за собой, они объявились сами, осознав, что игра в холодность закончена. Правду сказать, мне подумалось, что государь попросту устал ждать, когда же я начну страдать и попадаться ему на пути, чтобы вымолить прощение за дерзость, потому посчитал ту сцену у конюшни достаточной и милостиво меня простил.

Теперь он вновь стал появляться в гостиной своей тетушки, ну и лизоблюды, конечно, вернулись под гостеприимное крылышко ее светлости. Герцогиня парила на крыльях своей популярности, вновь звала меня «дитя мое», трепала по щеке и ласково улыбалась. Но вот кто так и не вернулся на вечера ее светлости, так это Ее Высочество. Государь всё чаще приходил один, лишь иногда его сопровождала графиня Хальт. В такие вечера она была чрезвычайно мила со всеми, включая меня. Буквально сияла очарованием и дружелюбием.

Оказалось, у ее сиятельства приятный голосок, не такой красивый, как у предательницы Керстин, но тоже весьма мелодичный. Серпина не отказывалась спеть одна или в дуэте, когда ее просили. Выглядела она в эти моменты прелестно. Изящная, нежная, возвышенная, даже чистая. Графиня была удивительно артистична и грациозна, и теперь, когда я могла видеть ее несколько с иной стороны, то понимала, что она могла увлечь своей хрупкостью и женственностью. Тогда я обращала взор на себя и видела полную противоположность графине. Это будто сравнить звенящий ручеек с лесным пожаром… Если королю не хватает с этой женщиной огня, то и его желание добрать необходимый ему жар на стороне был понятен. Только вот я греть его не собиралась. В любом случае не так, как видел он.

Впрочем, не могу сказать, что не получала удовольствия от общества монарха. Его Величество теперь много общался со мной, быстро забывая об остальных гостях герцогини, как и о ней самой. Даже приходя с графиней, присаживался рядом или же подзывал меня к себе, и у нас начиналась беседа, в которой мы обсуждали книги или искусство, как его ценители. Я с удовольствием рассказывала о своих предпочтениях и выслушивала о пристрастиях государя, но чаще слушал он, кажется, так решив узнать обо мне больше. Бывало, король расспрашивал меня о моем детстве и отрочестве, особенно забавляло его слушать о наших проделках с Амберли, ну… о моих проделках, Амберли была их невольной участницей.

Простота и искренность таких бесед были неимоверны прелестны. И лишь когда Серпина начинала петь, Его Величество переключал свое внимание на нее и с улыбкой слушал свою фаворитку, кажется, совсем забыв обо мне. Это раздражало. И, кажется, в такие минуты я испытывала нечто сродни укола ревности. Однажды и вовсе решила отойти, но успела лишь привстать с диванчика, на котором мы сидели с государем, как мое запястье оказалось в крепком захвате его пальцев. Его Величество перевел на меня взгляд и обронил:

— Меня это огорчит.

И я осталась, разом успокоенная мыслью, что и внимание и улыбка короля – это не любование, а лишь вежливость, потому что прочих исполнителей он слушал почти также, разве что не улыбался. И с того момента раздражение и ревность исчезли, я тоже начала слушать и получать удовольствие от голоса ее сиятельства и не скупилась на похвалу, впрочем, я всегда восторгалась людьми, одаренными талантами, будь то умение петь или же писать картины. Что не мешало мне помнить, кто такая Серпина Хальт, а главное, кто стоит за ее спиной, и что они, возможно, виновны в отравлении моего жеребца.

Виновный еще не нашелся, а может, его попросту не огласили, чтобы не мешать имя особы королевской крови в деле о применении темной магии. Однако это были мои домыслы, пока никем не подтвержденные. Гард опросил конюхов, кто появлялся в конюшне до того, как начались странности в поведении Аметиста. Все пожимали плечами и не могли дать точного ответа, что было странно.

Конюшни – не то место, где публика прогуливается толпами. Если бы не моя угодливость дурачествам Аметиста, то единственным из придворных, кто здесь появлялся, оставался бы граф Экус. Тот же Фьер зачастую ждал меня на улице или сознательно приходил позже, когда я уже закончу игрища с жеребцом и буду готова к нашим занятиям или прогулке.

— Либо к делу причастен один из конюхов, — резюмировал барон, — либо ветеринар, и тогда это объясняет, почему он не обнаружил скверны, или же все они дружно покрывают кого-то, чему я совершенно не верю…

— Почему? — полюбопытствовала я.

— Потому что всегда есть кто-то порядочный, или же попросту обиженный угрозой и обойденный вознаграждением. Нет, уже нашелся бы шептун, который непременно намекнул на то, что другие лгут. Тем более в деле, касающемся фаворитки Его Величества.