"Фантастика 2024-154". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
– Значит, я умерла и так выглядит посмертие?
Лодка медленно плывёт, и вода расходится во все стороны аккуратной рябью.
– Ну, – Харон задумчиво тянет, и Моргане кажется, что она слышит, как перевозчик душ хрустит костями да скрипит зубами. – Посмертие – очень красивое слово для такой некрасивой ситуации, в которой ты оказалась, Морриган. Я здесь, потому что ты меня искала, в иной раз бы я и не подумал приходить, но я очень долго наблюдал за тем, как ты тратила своё драгоценное время на земле в попытках встретиться со мной. К тому же твоя ситуация кажется мне очень трагичной. Не подумай, что я что-то испытываю по отношению к вам, смертным, но уж лучше тебя встречу я, чем ты будешь просто
Моргана слушает Харона задумчиво. Его слова кажутся ей полнейшей околесицей.
– То есть хочешь сказать, что именно так выглядит жизнь после смерти? А как же ад, рай или, может, загробный мир, если уж мы уподобляемся выродившимся римлянам? Где хоть что-то из того, чем пугают детей с самого детства? Будь праведным, молись, да будет тебе счастье в жизни загробной. – Она тянется к кресту на шее. Всё так, богато украшенный рубинами крест по-прежнему на её шее под тканью, она нащупывает цепочку.
– Не совсем всё так, Морриган, как ты говоришь. Ты застряла между миром живых и миром мёртвых. И ни туда, ни туда тебе хода нет. Таких мы называем заблудшими. Есть души, которым никогда не суждено найти покой. И они вынуждены наблюдать за тем, что творится в мире. Обычно блуждающие души становятся неприкаянными духами, пугающими в ночи смертных, заявляясь к ним. А есть вы – несчастные проклятые.
Глубокий вдох. Моргана не уверена, что теперь она должна что-то делать, но неосознанные действия не так-то просто контролировать. Она убирает выбившуюся из косы прядь за ухо и потирает двумя пальцами переносицу, чтобы дать сказанному Хароном уложиться в её голове на полочки.
– Что ты подразумеваешь под словом «проклятые»? То есть такие, как живые мертвецы? Как весь экипаж «Приговаривающего» и Бентлей? – Если её участь сгнить, как солдаты Бентлея, то она совершенно не рада такой перспективе.
– Гм, – Харон медленно работает веслом, – можно и так сказать. Только они были проклятыми иного толка. А Сфера решила, что ты более достойная, чем твой заносчивый лорд, и даровала тебе силу. Хотя я считаю, что лучше бы она просто даровала тебе смерть. Проклятье эта сила. – Лодочник делает небольшую паузу. – Ты знаешь, как работает магия?
Моргана хочет раздражённо огрызнуться. Не так-то много времени у неё было, чтобы разбираться в том, как работает сила, которую она получила. Ей больше хотелось её спрятать от всех, в том числе от самой себя, но это оказалось невыполнимой задачей. О'Райли отрицательно мотает головой.
– Так и думал, – скрипит Харон. – Всё вам рассказывать надо. Изложу просто: потревожив артефакт, вы нарушили равновесие в мире. И Сфера раскололась. Тебя, Морриган, она благословила, если можно так сказать, а лорда Кеннета прокляла. И если он умер и проклятье превратило его в чудовище, то ты осталась жива. C тобой же произошла иная ситуация. Покажи мне свою руку.
Харон протягивает ладонь. Капитан сначала кидает взгляд на свою левую руку. Только сейчас она замечает, что ломаные линии-молнии и кончики пальцев светятся. Это происходило с ней не единожды, но теперь линии даже не думают гаснуть, они мерцают ярким голубоватым свечением. Закатав рукав, Моргана демонстрирует руку Харону. Она ничего не говорит, потому что уверена – лодочник ещё не закончил.
– Та рука, которой ты держала Сферу, стала проводником. Конечно, ты и вся проводник, но вот твоя пострадавшая ладонь более чувствительна к отклику магии, ты же замечала это, верно? Если бы ты развивала силу, могла бы управляться и обеими руками, но это, конечно, уже лирика. Проклятье срослось с твоей душой, Морриган. И если для лорда Кеннета всё обошлось малой кровью, его душа оказалась заперта в изменённом теле, то твоя наполнилась силой. Лишить тебя части силы – значит расколоть
твою душу.Зловещие слова Харона заставляют Моргану поёжиться. Её доля проклятья давно уже не выглядит такой безобидной, как в самом начале, когда изуродованная конечность не приносила особых хлопот. О'Райли опускает ладони себе на колени, она стискивает потёртый атлас кюлотов, обводит кончиком указательного пальца засохшую каплю крови.
– Так что со мной? Мне нужно разбить душу, чтобы попасть в ад или рай?
– По правде говоря, если расколоть твою душу, то совершенно неизвестно, на сколько осколков она разлетится, но вычленять из них кусочки без магии лишь трата драгоценного времени. И потому этим никто не будет заниматься. Да и срастить душу из осколков невероятно непросто, я бы сказал, невозможно. А с проклятьем тебе путь на ту сторону, увы, закрыт.
– И что же мне делать? Получается, я так и буду скитаться бесплотным духом?
– Получается, что так.
Усталость не похожа на тяжёлое одеяло, она похожа на кусок скалы, которой Бентлея и придавило. Лорд уже несколько часов как вернулся в поместье, но найти себе покоя он не может. Даже вечер за окном и жёлтая, как папиросная бумага, луна не навевают ни сонливости, ни умиротворения. В доме царит полнейшая тишина, хотя несколько раз откуда-то со стороны библиотеки доносились неуверенные звуки рояля. Сам Бентлей не освоил в совершенстве данный музыкальный инструмент, хотя мать всегда говорила, что у него исключительно музыкальный слух и превосходной длины пальцы, а отец ценил больше органную музыку и только в стенах храма.
Бентлей отчаянно пытается осознать всё, что произошло с ним за последнее время. Начиная от момента неожиданного воскрешения, заканчивая тем, что он сегодня днём перестрелял с десяток человек, лишил Реджинальда Комптона капитала и вернулся в пустующее поместье, выглядящее уж больно уныло. А не прошло ведь и недели с того момента, как его нога вновь ступила на причал в Лондоне. Несколько капель ударяются о стекло створок распахнутого настежь окна, но Бентлей не торопится подойти к нему, чтобы закрыть. Он как заворожённый смотрит на потрескивающие в камине поленья. Языки пламени пожирают древесину, обгладывая одновременно с этим и его мысли. Камин и одинокая свеча в золочёном подсвечнике – единственные источники света.
Кеннет вертит в руках дневник Морганы. В этой тонкой книге столько текста и рисунков, и всё это он не может расшифровать и прочитать лишь потому, что ирландка избрала для написания язык своих предков. Ему потребуется не одна неделя, чтобы разобрать торопливый резкий почерк Морганы. И обратиться к первому встречному ирландцу он не может – попробуй найди среди них грамотного.
Проводя пальцами по строкам, Бентлей ощущает тепло. Конечно, ему просто лжёт его память, на самом деле строчки ни холодны, ни горячи, но он позволяет себе обмануться. Это поможет его напряжённым нервам расслабиться хотя бы на короткий миг, забыться, ощущая себя в безопасности и покое. Да только утекает этот зыбкий покой, как песок сквозь пальцы, стоит лишь задеть мысль, что Морганы больше нет.
– Прости меня, – одними губами шепчет Бентлей над дневником.
Даже убедившись, что потусторонние силы существуют, что мертвецы могут вставать из-под толщи воды, он понимает: шанс, что она услышит его, крайне мал. Её тело осталось за многие мили отсюда. Джеффри даже не попытался его унести с собой, и раздражение дразнит ум Кеннета этим фактом. Ему нужно сердиться на кого-то кроме себя, пытаться переложить ответственность, даже зная, что признался в её смерти самому себе. Он признал вину, сознался во всём и, если бы была возможность, упал бы на колени и, моля, упрашивал все возможные силы вернуть её назад в свои объятия.