"Фантастика 2024 -156". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– Поразительные у неё костюмы. Очень смелые! Говорят, в «Пленнице» она вышла на сцену босиком…
– Что вы говорите!.. – покачивал головой Церес, читая прошение своих жандармов.
Оба прощения просим, как перед Богом. Примем любое наказание. Хоть расстрелять велите, только своей волей. А если жить оставите – возьмите в службу, на любое место. Искупить вину желаем. Нам без Вас, эрцгере, жизнь не в жизнь, впору руки на себя наложить. Не допустите до последнего греха…
– …в прозрачных шальварах и коротенькой жилетке. Фотографов с порога заворачивали – ради нравственности.
– А эта «Ручейная дева» – каков сюжет? – мельком полюбопытствовал Церес.
– Нарочно для Джани написали, по старинным мифам. – Шпага подал печатную программку, стараясь украдкой заглянуть в письмо. – Как бы из времён, когда побеждал Гром. Молодой граф покоряет язычников, а в тех местах живёт последняя нимфа ручья. Они встречаются на берегу… и начинаются страдания. Граф стоит за истину, дева за свою веру, а сердца их тянутся друг к другу. Впечатляюще!
«Укройтесь под сводом», что бы это могло значить? Для юродивого слишком грамотно написано. Чья-то другая рука… Глупая шутка, от местных студентов?»
– Надеюсь, что архиепископ эту благочестивую пьеску не осудит. – Принц убрал жандармскую мольбу в карман мундира. – Держу пари – граф обратит ручейную красотку, к торжеству веры.
– Ставлю червонец, что бедняжка обратиться в воду со словами нежности, а граф останется безутешен, – предложил барон. – Устроит часовню, чтобы молиться о погибшей душеньке…
– Три червонца против вашего.
– Эрцгере, с такой ставкой трудно тягаться!
– Но согласитесь, я рискую больше. Весь выигрыш, чьим бы он ни был – на цветы для ан Джани.
– Поддерживаю слово барона! – вызвался Шпага. – По рукам, и при свидетелях. Кто собирает ставки?
Принц пренебрежительно скосился:
– А вот, у нас гере адъютант сидит, он в споре не замешан…
Между тем в зале гасили лампы, а рампа загоралась яркими калильными светильниками – служители пускали кислород и водород по трубкам, цилиндры негашёной извести вспыхивали ослепительным сиянием.
– Начинают. – Шпага, истый театрал, достал морской бинокль. Иначе как судить о ножках примы?
– Пока увертюра, смотреть не на что, – посмеиваясь в усики, Церес раскрыл адрес синей кожи, преподнесённый архиепископом.
Между твёрдыми, как пергамент, листами патента, покрытыми каллиграфическими строками, его поджидала узкая записочка, без обращения и подписи, с уже знакомым текстом:
Храмин-день 6-го зоревика опасен для вас. Укройтесь под сводом, иначе вы встретитесь с роднёй на громовом небе.
«Похоже, не студенческая шутка. Тогда что? кто это подложил сюда?..»
В антрактах мнения об оперетте кипели всюду – в фойе, в кулуарах, у буфетов. Здесь же, на столиках между бокалами сидра, строчили первые рецензии: «Скандальный успех!», «Теперь мы знаем, как одевались ручейные девы», «Гром, боренье и любовь», «Голос гнева и страсти из уст ан Трисильян».
Третий мичман – славный офицер, но без музыкального слуха, – твердил своё, залив в глотку очередной бокал:
– Она прелестна –
кто спорит? Формы… револьверная пушка калибра три с половиной чети – и та уступит ей по красе форм! Но певческое дарование…– Гром господень! Нельзя ли сравнивать с чем-нибудь… не металлическим? Это живое, столь трепетное, зовущее и неприкосновенное тело…
– Да вы поэт, дружище! Вас следует звать не Торпедой, а Возвышенным Пером.
– А вас – Пушкой. Что скажете, господа?
– Принято, – улыбался Церес, пивший в обществе своих мичманов.
Пьянящая атмосфера театра, бойкая и чувственная оперетта увлекали его, но два одинаковых письма то и дело возвращали мысли ко дню шестого зоревика.
«Чуть больше недели и… что? Проклятие Грома из Кивиты? Чушь. Правда, патриарх мне смутно намекал о неких тайных силах церкви… обычно это ловкий отравитель или убийца из ордена Серпа, а тайны – для доверчивых и мистиков… Или – кто-то склоняет меня к побегу. Интрига батюшки? Вполне возможно. Ешь меня дьяволы, если поддамся…»
Ему везло с закладом – граф обратил ручейную прелестницу, языческие боги с рёвом отступились от неё, и на заднике сцены расцвела спасительная радуга. Даже архиепископ аплодировал. Пушку с выигрышем бегом послали за цветами, а принц в охотничьем азарте поспешил за кулисы – следом барон со Шпагой несли вазу и фантастической величины букет.
Утомлённая, ещё в гриме, красавица Джани приняла его радушно, но держалась с осторожностью:
– Вы так добры, эрцгере… Я счастлива вашим признанием моего скромного дарования. Право, я не заслужила столь щедрых подарков.
А какая надпись! «Синий принц – Яркой птице». Джани волновалась – это… откровенное предложение. Что дальше? что будет?..
Церес продолжал самым чарующим голосом:
– Ваш талант заслуживает большего. Хотите войти в историю, ан Джани? Первая девица на борту первого в Мире рекордного корабля… Успех «Ручейной девы» должен быть отмечен и прославлен по достоинству. Мотокарета ждёт у подъезда. В Курме состоится пир в вашу честь. Отказа я не приму.
И она снизошла. Под шум оваций и хвалебный хор села в карету, а принц поддерживал её нежную руку.
Он велел водителю притормозить лишь около двоих – они, как поклялись, стояли на коленях в ожидании, тиская в руках картузы.
– Барон, поручаю их вам, как статс-секретарю. Я принимаю этих парней в штат прислуги.
Адъютант было приоткрыл рот, но встретил властный взгляд принца – и смолчал.
Штандарт с Птицей-Грозой бился на мачте «Подарка», ветром развевало юбки Джани, её рука соприкасалась с уверенной рукой принца, корабль нёсся к вечернему острову, и будущее сулило нечто упоительное.
О, судьба актрисы!
D. Легенды и видения
Перед сном вредно слушать страшные истории – даже о смерти Девы-Радуги, – а тем более ругаться или смотреть, как другие ругаются. Если отойти ко сну с дрожью в душе, злые тени – слуги тёмного царя, – ворвутся в сновидения, смутят душу, нашепчут грех или напустят кошмар.
Плохо к вечеру маяться от разлуки и переживать о том, как люди перессорились.
Хотя Лара истово молилась на сон грядущий, её сердце томилось, дрёма всё не приходила, и волнение долго мешало девчонке сомкнуть глаза.