"Фантастика 2024-181". Компиляция. Книги 1-27

Поднялись по состоящему из трех облупленных ступеней крыльцу, Вилка открыла передо мной деревянную дверь — немножко глумится над «больничным» этикетом — и по скрипучим, давно не крашеным доскам мы дошли до сидящего за столом седого тщедушного дедушки под плакатом о правильном надевании противогаза.

Подслеповато поправив очки, он прищурился на нас. Поздоровались-представились, и были допущены в левый от дедушки коридор. Миновав двери с табличками от 1 до 14, зашли в пятнадцатый, откуда играла музыка.

На сооруженной у правого от нас, завешенного казенной серенькой тюлью окна, сцене стояли одетые в костюмы, аккуратно прилизанные школьники, и с грустными мордахами играли []. А покруче получается — песня молодежи больше подходит.

Напротив, сложив руки за спиной, стояла прямая как палка, высокая — выше Вилки! — худющая Бронислава Вацлавна, которая, неприязненно поджав губы, сквозь толстые стекла очков наблюдала процесс. В принципе все понятно.

Прошли в комнату, оценили наличие плитки с чайником на столе у дальней стены, парочку стандартных фикусов и портрет композитора Моцарта над входом. Ребята нас заметили, и басист Кутиков лажанул.

Остальные участники группы моментально прекратили играть и насупились, уткнув лица в пол и приготовившись огребать.

— Тааак… — прошипела Бронислава Вацлавна.

— Кхм… — привлек я ее внимание.

— А, это ты! — многообещающе протянула пожилая учительница музыки, и, гулко цокая по полу металлическими набойками импортных сапог, пошла на меня. — Скажи, Ткачев, это ведь… — губы неприязненно поджались, она указала дрожащим пальцем на сцену и почти богобоязненно выговорила. — Рок?

Ребята подняли на меня светящиеся надеждой глаза.

— Рок! — жизнерадостно подтвердил я.

— …рок, рок… — добавило драматизма эхо.

Отпрянув, она смерила меня уничтожающим взглядом, поправила очки и припечатала:

— Я так и знала! Я в этой мерзости желания принимать более не имею!

— Очень хорошо, извините, что потратили на нас время в пустую. До свидания, — вежливо ответил я.

— Прощайте! — ответила она, и, высоко подняв голову, покинула кабинет.

— Ей сказали, что у нас тут детский ансамбль с детскими песнями? — уточнил я у Вилки.

— Это и сказали! — хихикнула она.

Очки «доброго хозяина» получены — Контора по-прежнему работает эффективно.

— Давайте знакомиться? — с улыбкой предложил я музыкантам.

* * *

В цирк пришлось заходить через служебный вход, а в зал проходить спустя пять минут после начала представления, в темноте. Сидеть — с краю, чтобы уйти первыми — опять же, за пять минут до конца. Здание еще не перестраивали, поэтому сиденья не очень удобные, а еще — характерно попахивает «стариной». Оценить состояние купола не позволяет освещение. Вокруг меня, бабы Тани, Тани маленькой, мамы и бабушки Эммы все время находилось кольцо «своих» — одетые в «гражданку» пожилые мужчины и женщины — охрана и дополнительная «отвлекашка» для Татьяны Филипповны, которая первый за долгие годы «выход в люди» перенесла относительно нормально. Немного дергалась, много вслушивалась в шепотки толпы в минуты затишья — а вдруг где-то здесь венгры? — но прецедент успешно создан, и следующие походы куда угодно будут легче.

Эмма Карловна пообещала мне плотно взять опеку бабы Тани на себя — у нее же тоже муж дома бывает редко и мало, а дети успешно отселились. Скучно товарищу подполковнику. Время от времени «гуляющие» по полнехонькому залу, выхватывая лица зрителей, прожектора за все представление до нашего сектора не добрались ни разу, зато я увидел очень многих — да тут три четверти «телевизорных» чинуш собралось! Это когда показывают ЦК — одна большая серая масса, на которую всем, кроме меня, пофиг — я-то запоминаю. Вот они — сидят, и, кажется, пялятся прямо на нас. Паранойя? Не без этого. Однако в СССР все и все всегда знают, поэтому и пришли партийные деятели — посмотреть на спрятавшуюся в тени жену действующего Генерального. Зрелище-то исчезающе-редкое.

Успокоил себя тем, что Андропов это все разрешил, а значит — не опасно. Убивают в основном в театрах и операх, значит в цирке можно спокойно сидеть и смотреть представление, процент участия в котором животных превосходил таковой из моих времен раза в три. Гринпис задушил, надо полагать.

На время антракта нас спрятали в директорский кабинет. Познакомились — хороший. А каким еще может быть директор лучшего цирка страны?

Манеж обзавелся изгородью, и нам показали номера со львами, тиграми и медведями. Пользуясь моментом, рассказал дамам соответствующие ситуации анекдоты. Помогло — клюющая носом баба Таня взбодрилась и досмотрела представление полностью. Можно уходить и грузиться в конспиративные черные «Волги». Скучно быть Советским ВИПом — даже в буфет сходить не дают.

Глава 2

Апрель заканчивался, дела спорились, дыхалка потихоньку восстанавливалась, ВИА разучивал репертуар на пластинку-гигант под руководством нового художественного руководителя, оркестр дома Железнодорожников — творческое наследие Ханса Циммера, а Фурцева припрягла Хайта и Курляндского масштабировать «Ну, погоди» сразу в сериал на десять серий. Испугались — еще даже первый эпизод не доделали, а тут такое, но обещали бабе Кате не подкачать.

«ТАСС…» был дописан и отправлен на «одобрямс», третий том «Миши» — туда же. От Аджубея вестей не было — видимо, тоже получил сигнал «ничего не делать до Конвенции». По телеку — тишь да благодать, СССР привычно ведет посевную там, где уже можно, а там, где еще нельзя — к ней готовится. Один раз съездили к Гришину, оставили заявление на автовыкачку денег со счета для оплаты смет. За апрель придет триста с копейками тысяч, и я приуныл — куда девать половину миллиона? Вся надежда на бронзу — ее «посчитать» еще не успели.

Нечего делать! Везде барьеры — нужно ждать либо результата, либо Конвенции. От скуки надиктовал Вилке сказку «Бесподобный мистер Лис», для «Пионерки». Да, про Англию, но оно даже лучше — показывает нелегкую жизнь капиталистического фермера. Потом еще мультик сделаем.

— Точка, конец, — закончил я диктовку в половину десятого утра 29 апреля.

— Хорошая сказка, — с улыбкой одобрила Виталина, вынимая листы из машинки и раскладывая по копиям.

— Смотри че у меня есть, — хохотнул я и достал из шкафа припрятанную открытку с подозрительно качественно напечатанной упитанной брюнеткой в белых панталонах и без лифчика.

— Фу! — поморщилась Вилка и спросила. — Зачем тебе фотография, если ты ее идеально помнишь?

— Правильный вопрос! — похвалил я. — Бери пустую папку и пиши: «Глухое дело».

— Опять какое-то дело! — с улыбкой закатила она глаза. — Написала!

— Лист первый: 28 апреля у информатора с оперативным псевдонимом «Рыжий» писателем С. Ткачевым была конфискована с возмещением пяти потраченных на бяку рублей открытка порнографического свойства.

Печатающая текст Виталина хохотнула.

— По словам подвергшегося легкому физическому воздействию информатора, открытка им была куплена у глухонемого чувака неподалеку от метро Белорусский вокзал. Точный адрес: улица…

— Записала.

— Посему С. Ткачевым было принято решение провести серию оперативно-розыскных мероприятий в целях тренировки детективных способностей и борьбы со злом.

— Настоящий герой! — умилилась Вилка.

— Корочка при себе? — спросил я.

— Есть! — продемонстрировала она.

— Пистолет?