"Фантастика 2024-81". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
– Гай, не выходи сегодня из дома. Гадатель Спуринна предсказывал опасность для тебя на иды. Я чувствую, что-то случится.
– Дорогая, сегодня важное заседание сената, я должен председательствовать…
– Отмени заседание или пошли Антония вместо себя, он тоже консул!
– Но вопрос в сенате касается меня лично…
– Принеси жертвы богам, искупи опасность!
Цезарь подумал: «Женщины лучше чувствуют опасность, чем мужчины, возможно, беспокойство жены не преувеличено. Странно, никогда раньше не замечал у нее склонности к суевериям. Или это дух-охранитель сфинкс подает мне знаки? Или магический перстень? – Цезарь опустил глаза. Камень перстня переливался
Он снял с пальца талисман и внимательно рассмотрел. Филигранная работа! На внутренней стороне золотого кольца была надпись: «Слава и забвение: всему свой срок». Ухмыльнулся, надел перстень и произнес:
– Да-да, дорогая, я склонен послушаться твоего совета.
Вскоре пришел его друг Децим, которого прочили в наследники диктатора:
– Цезарь, что я слышу?! Ты испугался примет? Всем своим недругам дашь повод для упреков в высокомерии – мол, даже царские регалии хочет получить заочно!
(Жрецы, изучив Книги Сивилл, содержащие пророчества, сообщили, что для удачного похода в Парфию Цезарь должен носить царские регалии вне Италии.)
– Цезарь, хотя бы лично сообщи сенаторам, что заседание переносится, – продолжал настаивать на посещении курии Децим. – Цицерон во всеуслышание объявил о твоей богоизбранности. Боги благоволят тебе, а у Фортуны ты любимец!
Диктатор, отбросив сомнения, твердо сказал:
– Мое непоколебимое решение – идти!
Кальпурния проводила мужа тревожным взглядом.
Цезарь не имел охраны, живя по принципу «лучше один раз умереть, чем бояться всю жизнь». Они шли по роскошному городу, освещенному полуденным солнцем, и люди приветствовали Цезаря, сопровождая и протягивая записки. Один человек, изрядно напуганный и бледный, силился что-то сообщить, но толпа его оттеснила. Увидев гадателя Спуринну, консул остановился и воскликнул:
– А ведь мартовские иды наступили!
– Наступили, но еще не прошли… – Спуринна тоскливо смотрел на удаляющуюся фигуру диктатора.
Фавоний из толпы выкрикнул:
– Цезарь, демон торжествует и предвкушает пиршество!
Бросив взгляд на него, а потом на драконий перстень с камнем черного цвета, диктатор грустно улыбнулся:
– Я прожил долго… и по меркам природы, и по меркам славы.
Знакомый Цезаря Артемидор вложил в его руку свиток:
– Прочти это, Цезарь, немедленно!..
Шум толпы заглушил его слова. Диктатор вслед за Децимом продолжал идти в курию [114] , как будто неведомая сила, сначала сделав его непобедимым и неуязвимым, теперь надломила, опустошила и вела на погибель.
114
Курия – место, где проводились обряды и собрания.
– Я всегда верил в предопределенность событий, – с досадою сказал Цезарь.
Децим ироничным тоном произнес:
– Доброжелатели всегда подталкивают человека на опрометчивые поступки. – Увидев безысходность на лице Цезаря, подбодрил: – Ты бессмертен подобно богам! Твоя добродетель истинна!
– Моя добродетель ищет человеческое совершенство. Пошли! – Цезарь обрел решительность.
Он вошел в курию, все еще держа свиток в руке. Это здание, отделанное мрамором, построил на Марсовом поле после своего триумфа Помпей – в комплексе с великолепным театром, садом и храмами, установив внутри свою статую. Лучшие произведения искусства со всего мира были собраны здесь, и в этих дивных интерьерах иногда проводились
сессии сената. Полукруглые ряды скамеек поднимались амфитеатром, и почти 900 сенаторов уже заняли свои места.По пути в зал заседаний диктатор подошел к жертвеннику. Жрец в его присутствии вскрыл внутренности ягненка и, изменившись в лице, поднял испуганные глаза. Цезарь отвернулся и пошел дальше. Лучи солнца проникали в зал из оконцев в потолке и высвечивали застывшие холеные лица сенаторов, которые в знак уважения поднялись с мест. В белой тоге с пурпурной полосой и лавровым венком на голове, Цезарь сел в кресло. За спиной – статуя надменного Помпея. Сенаторы с шумом усаживались, заговорщики, скрывавшие под тогой кинжалы, обступили Цезаря, Тиллий протянул записку:
– Цезарь милосердный, мой брат в изгнании, в твоих силах помиловать его… – И начал стягивать тогу, подавая знак заговорщикам.
Стоявший сзади Каска нанес первый удар кинжалом в шею диктатора. Цезарь вскочил, толкнул его:
– Негодяй Каска, что делаешь?
По сенатским рядам пронесся испуганный вскрик. Гальба обнажил кинжал и вонзил в плечо, Децим ранил в бок. Цезарь стал бороться, отталкивать нападавших, кричать, но когда Брут ударил его в живот, замолк и перестал сопротивляться, только прохрипел:
– И ты, Брут?..
Кинжал Кассия пронзил сердце. Диктатор рухнул. В зале поднялся истошный крик, началась паника, многие, оцепенев от ужаса, застыли как истуканы. Теперь заговорщики напали все одновременно. Толкая друг друга, они наносили удары по неподвижно лежащему телу. Двадцать три удара.
Статуя Помпея была забрызгана кровью, и казалось, что полководец с пьедестала с нескрываемым презрением смотрит на публичный акт правосудия (мщения?). Кассий, бросив взгляд на каменное изваяние, злорадно ухмыльнулся, стащил с пальца диктатора почерневший драконий перстень и нацепил себе на руку. Брут в испачканной тоге, сжимая кинжал, с которого капала кровь, вознамерился произнести речь:
– Пала тирания!..
Но никто не слушал. Сенаторы в страхе выбегали из зала, и он молниеносно опустел.
Появился Антоний, развлекавшийся всю ночь с женщинами, но вмиг протрезвевший. Стоя над бездыханным окровавленным телом диктатора, укоризненно произнес:
– Милосердие убило тебя, Цезарь. Величие не терпит милосердия…
Глава 38
В римском храме Теллус, на особом заседании сената, все заговорщики по инициативе Антония, который полагал, что будет немедленно объявлен диктатором, были прощены. Однако он просчитался. Выступил его непримиримый противник, лучший оратор и лидер республиканцев в сенате Цицерон:
– Ныне прав тот, за кого стоят боги. Предадим все забвению. Не стоит спешить объявлять Антония диктатором, пока завещание Цезаря не оглашено.
Сенаторы поступили мудро: не осудили убийство, но и не назвали Цезаря тираном, воздав ему божественные почести. Предложение о чествовании заговорщиков принять не удалось.
Антоний опередил всех: в ночь после убийства пришел в дом Цезаря и, погоревав вместе с безутешной Кальпурнией, забрал все документы, секретную переписку и казну.
К всеобщему удивлению и огорчению Антония, Цезарь в завещании назвал своим единственным наследником Октавиана, 19-летнего юношу, внука сестры, военного трибуна в Испании. О сыне Клеопатры не было сказано ни слова. Тогда Антоний решил пойти на отчаянный риск: на похоронах Цезаря призвал народ и ветеранов армии наказать убийц. Заговорщики, ощутив опасность для своих жизней, покинули Рим.