"Фантастика 2024-82" Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Знаток музыки пустился в объяснения:
– Такой танец; он с медленными поворотами, поклонами, реверансами. Для черепах создавался.
Тут дискуссия повернулась неожиданным боком.
– Мне странно вас слышать, товарищи. Вам доверили решение важнейшей задачи, имеющей громадное военное значение. И что ж? Вы подходите к ней со смехом! В такой ситуации полагаю юмор совершенно неуместным.
Сказано было с полной уверенностью в голосе. Рославлев глянул на говорившего. Психотип был ему насквозь знаком. Очень партийный товарищ, с твердейшей убежденностью в своем праве определять идеологическую линию.
– И впредь прошу
Лица кораблестроителей выразили большой диапазон эмоций: от скрытой брезгливости до откровенного испуга.
Заезжий пожилой инженер сохранял безукоризненную вежливость:
– Извините, не знаю, как к вам обращаться...
На подвижном лице партийного долей мгновения промелькнуло что-то вроде: 'А должны были.' Впрочем, он сухо бросил:
– Можете называть меня товарищ Парфенов. Я секретарь парторганизации, - и, не теряя ни секунды, означенный товарищ начал развивать наступление.
– Вы партийный?
Пожилой инженер отрицательно качнул головой.
– Я так и думал, - с напором продолжил партсекретарь.
– Сразу видно: вы недооцениваете идеологическую составляющую. В дальнейшем рекомендую не снижать рабочий настрой у наших сотрудников. Им не до смеха. Они делом заняты.
Оратор сделал секундную паузу набрать воздух. Ею пожилой инженер и воспользовался:
– Мне кажется, вы, товарищ Парфенов, недостаточно знаете труды Владимира Ильича Ленина.
Заявление было настолько наглым, что партийный чин растерялся.
– Я вам напомню, - вроде как и негромко, но веско продолжил седой московский инженер.
– Это из его замечания по творчеству Маяковского...
Удар был точен. Сталинскую оценку Маяковского ('был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи') мог бы оспаривать разве что полный недоумок. Этой одной причины было вполне достаточно, чтобы не затрагивать творчество этого поэта. А тут еще Ленин...
– ...а сказано было ровно следующее.
Тут голос сомнительного командировочного из Москвы стал намного громче и тверже. Это как раз было понятно: мямлить, цитируя Ленина, партсекретарь и сам бы не стал.
– 'Я не принадлежу к числу поклонников его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовлетворения с точки зрения политической и административной. Товарищ Маяковский вдрызг высмеивает некоторых коммунистов, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что все совершенно правильно.' Конец цитаты. Выходит, Ленин полагает юмор в политических делах вполне приемлемым, а вы с ним не согласны? И, наконец, совсем мелкий вопрос. У вас есть что-то сказать по существу обсуждаемой темы?
Секретаря малость покорежило в области физиономии. И все же он оставил последнее слово за собой:
– Мы еще поговорим обо всем этом.
И товарищ Парфенов удалился в свой кабинет, унося внутри себя нехорошие чувства. Их он выплеснул на бумагу, каковую отправил в компетентные органы. В ней гражданин из Москвы обвинялся в высмеивании партии, партийного подхода и ленинских идей вообще, разложению коллектива трудящихся, а равно иных прегрешениях.
Сигнал был получен сотрудником в звании лейтенанта. Тот не поленился выяснить, кто такой этот командировочный
из Москвы, и счел вредным для карьеры и здоровья самому заниматься расследованием поведения столь высокопоставленного товарища. А так как его уровень не позволял оставить без внимания письменный сигнал, то бумага, доводящая до сведения Тех, Кому Надо, о творимых безобразиях, отправилась вместе с сопроводиловкой в дальнюю дорогу, в конце которой ей предстояло попасть в казенный дом.Стоит упоминания: перепалку заметили не только конструкторы. Охранник (а им в тот день был сержант Сидоров) как бывший разведчик на память не жаловался. Все происшедшее он не только запомнил, но и доложил по команде.
Майор Полознев не решился доверить возникшие у него мысли бумаге и тем более телефону. Вместо этого он небрежно попросил подопечного уделить тройку-другую минут времени на обсуждение режима секретности. Разумеется, разговор на эту тему мог идти только в хорошо закрытом помещении.
Беседа получилась несколько напряженной:
– Сергей Васильевич, эта перепалка может окончиться не так весело, как ты думаешь. Парфенов непременно напишет сам знаешь, куда.
– Это ты прав, Николай Федорович, непременно напишет. Но учти: не он, так другой бы нацарапал сообщение. Я только начал свою работу по-настоящему, и мозолей будет отдавлено полно.
– И ты думаешь, за тебя заступятся?
– Не думаю, а уверен. Все основные моменты, которые и Лаврентий Павлович, и Иосиф Виссарионович должны знать, им переданы. Но в той горе информации еще надобно копать и копать. Там все есть, но требуется время и людские ресурсы, чтобы найти. А я знаю, где именно искать. Что касается некоторых проектов... сам догадываешься, каких именно... так без меня они замедлятся до полного непотребства. Время же - наш главный дефицит.
Майор госбезопасности решил зайти с другого конца:
– Как понимаю, война с Германией откладывается на неопределенное время. И уж точно не она сейчас твоя первоочередная забота. Так?
– Согласен, и даже больше скажу: об английских поползновениях против нас тоже на время можно забыть. Но есть другой фланг. И вот там вижу причины для беспокойства.
Это было не намеком, а почти прямым указанием.
– Из-за нее так торопишься?
Не было уточнено, кто такая 'она'.
– Не 'нее', а 'них'.
– Кажется, понимаю. Ты полагаешь, что у нас там силенок маловато.
– Еще меньше, чем маловато, Николай Федорович. Вот и стараюсь нарастить. Но расстояния громадные.
– Ну тогда суди сам, Сергей Васильевич: ежели тебя арестуют, то даже если вскорости выпустят, то наверняка делу не пойдет на пользу. Потеря времени, сам должен понимать.
– Понимаю. Только и ты помни, что на каждую их умную голову может найтись мысль с винтом.
Смех Полознева прозвучал не особо искренне. Зато вполне чистосердечной показалась реплика:
– А на мысль с винтом могут найтись... кхм... обстоятельства с закоулками.
На этот раз пришлось отсмеяться Страннику.
– Молодец же ты, Николай Федорович. Можешь словом владеть.
И тут же лицо инженера стало предельно серьезным.
– Всего раскрыть, извини, не могу. Но когда меня придут арестовывать, ты сам будь готов и своих молодцов предупреди: чтобы действовали строго по закону...
Полознев отметил, что сказано было 'когда', а не 'если'.
– ...и чтоб дали знать наркому, заодно и товарищу Сталину.