"Фантастика 2025-1". Книги 1-30

Я взобрался на угловую Собакину башню, на самую верхотуру, откуда просматривались стороны вдоль Неглинки и вдоль Торга, третья сторона была безопасна — прикрывала река. Со мной влез только Волк, на площадке ниже сгрудились рынды и среди них Васька Шемякин, которому я настрого наказал от меня не отходить.

Татары перли густо, особенно из Китай-города, где им быстро удалось преодолеть ров, самый неглубокий из всех. Стукнули приставленные лестницы, снизу дружно ударили лучники и вверх, сжимая сабли и копья, полезла пахнущая овчиной и бараньим жиром масса.

На прясле, примыкавшем к Глухой башне, приподнялась на жердинах кровля, под нее с дружным хеканьем подсунули здоровенное бревно, ррраз — и отпустили вниз.

С грохотом и треском, под крики полетевших вниз татар, бревно поломало три лестницы. В ответ жахнула одна из немногих ордынских пушек и разнесла в щепки боевой ставень.

Страшный вопль пронесся над торгом — у Никольской башни вниз, пачкая доселе чистый кирпич, через стену плеснули смолу. Несколько фигур в заляпанных черным бронях с воплями катались по земле, и только один догадался броситься прямо в незаваленное место рва, в воду.

От Никольской и Фроловской башен по взмаху прапорца бахнули картечью вдоль стены пушки, следом громыхнули орудия из печур у Троицких и Боровицких ворот. Над всем кремлем стоял неумолчный ор — лили кипяток, швыряли камни, жердинами отпихивали лестницы, кололи копьями визжащих басурман, отбиваясь от самых ловких, забравшихся выше всех, но царевичи гнали и гнали своих людей на приступ.

— Айда к Фроловским, — я двинулся к лестнице вниз, за мной потянулись Волк, Васька и рынды. — Что-то за ними кутерьма нехорошая.

Бегущий князь в мирное время вызывает смех, а в военное — панику, но это если увидят. Так-то все на стенах и под стенами заняты по самое небалуйсь, им недосуг разглядывать, кто это пронесся мимо, позвякивая доспехами.

У Никольской башни мы чуть не оглохли — татарам свезло прорваться по мосту через ров к воротам, но Басенок почуял слабое место и подогнал туда легкие пушечки и пищальников. Вот они разом и пальнули, с верхнего, среднего и подошвенного боя, отчего всю башню, стены окрест, площадку у колодца и половину прилегающих дворов густо затянуло белесым пороховым дымом.

С Глухой и Фроловской башен ордынские пушки снесли кровли, но на этом успехи и закончились — из бойниц огрызались огнем, все осадные лестницы валялись поломанные внизу, вперемешку с телами убитых и раненых. Но снизу, ругаясь и ярясь, били лучники, гудящие стрелы иногда пролетали в бойницы. Вскрикивали раненые, один вой неудачно выглянул между зубцами, зашатался, сделал пару неуверенных шагов и рухнул через невысокий внутренний парапет вниз, на землю. Из глазницы у него торчало древко оперенной стрелы, наполовину вошедшей в череп.

На пряслах между Набатной и Тимофеевой башнями шла сеча — татары закидали ров остатками горелых бревен посада, напористо перелезли и уже рубились на заборолах.

— Вперед! — заорал я, заглушая собственный страх, и рванул саблю из ножен.

Мы взлетели по лестницам к зубцам стены.

Лязгала сталь, под страшными ударами вминались и трескались шишаки и панцыри, но снизу лезли и лезли. Я мельком глянул сквозь зубцы — почти у самого рва верхом на коне орал и размахивал саблей разодетый в дорогие одежды мурза, подгоняя в бой свое воинство.

К Тимофеевой ордынцам пробиться не получалось — там во лбу русского клина шел громадных размеров детина, раскидывая штурмующих, как щенков.

Оттого весь удар пришелся в нашу сторону.

— Алла! Алла! — нас выдавливали к башне.

Ровно до того мгновения, когда ратные разглядели меня.

— Князь! Князь!

— Москва!!! — заорал я что было мочи, и мы неожиданно ломанулись вперед.

Одновременно с Набатной у нас за спиной грянул залп, и того мурзу вместе с половиной свиты снесло с коней.

Звенели сабли, густо матерились ратные, русские и татары сцеплялись насмерть и так, в обнимку, ломая жерди парапетов, рушились вниз. Там уже набегали мужики с дрекольем и забивали татар.

Вонища в схватке стояла первостатейная — пропотевшие поддоспешники, оскаленные пасти с гнилыми зубами, из которых к тому же несло бараньей похлебкой с чесноком, разрубленные тела со всеми кишками и дерьмом…

А мы перли и перли, пока не сбросили вниз последнего чужака и не сошлись с теми, кто наступал от Тимофеевой башни. Только тогда я признал в детине молотобойца Никешу, тоже ощерившегося в радостной улыбке:

— Княже!

Последние татары кинулись от стены в отступ, подгоняемые выстрелами и едва успели утащить тело мурзы, от которого остались в основном сапоги и кровавые шелковые тряпки.

Я скинул шлем, утер пот дрожащей рукой и пересчитал своих — Волк, Петька Ходкевич, Сенька Чарторыйский, сын Палецкого Федька Пеструха…

— Где Васька??? — меня как подбросило, хотя только что я едва стоял.

— Так это, — недоуменно махнул рукой Ходкевич, — у Басенка остался, при пушках…

— Выпорю мерзавца!!!

— Кого, Басенка? — выпучил глаза Сенька.

— Ваську, стервеца, ему же наказано было не отходить!

Внизу, в церкви Воздвиженья у Ховриных ударил колокол, стали слышны пение монахов с подворья Кирилло-Белозерского монастыря и разноголосый бабий плач.

Мы метнулись обратно к Фроловским, нашли Ваську невредимым, я на радостях выписал ему подзатыльник и обещал двадцать горячих за небрежение приказом.

Татары продолжали давить, но уже без прежнего азарта и через шесть часов приступ сошел на нет.

— Отобьемся! — уверенно заключил Федька, отстояв благодарственный молебен в Успенском соборе.

Басенок угукнул, и я с ними согласился — пушки есть, пороховое зелье тоже, воеводы крепки, ратники, горожане и собранные за стены окрестные жители надежны… Одна проблема — сущее столпотворение в Кремле. Я только и прикидывал, что делать, если осада затянется надолго… Зерна и скотины у нас в избытке, вода есть, а вот с дровами на такую кучу народа не очень, наверное, придется раскатывать и жечь постройки, вопреки моему же запрету на открытый огонь.