"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28

– Некогда лясы точить, – я понял, что время стремительно утекает, как вода из рук. – Айда на осмотр города!

Мы встали, вышли из комнаты. Только стали спускаться по парадной лестнице, как меня перехватил Шигаев.

– Петр Федорович, свет наш солнышко! – полковник умильно улыбается. – Все сделали по твоему слову, вот казна. Прикажешь счесть при видоках?

Шигаев кивает на двух казаков, которые держат на весу деревянный ящик с замком.

– Верю тебе, Максим Григорьевич. Ступайте за мной.

Пришлось отправить генералов седлать коней, а мне идти в подвал. Выставив вон любопытного Шигаева и сменив на посту Никитина, я принялся копаться в губернаторской казне. Чего тут только не было! Разнообразные драгоценности, иностранные монеты, включая французские, прусские… Рейнсдорп явно не был простым чиновником. Я дал себе слово разобраться, в чем дело. Собрав кое-какие нужные ценности и рассовав их по карманам, догнал генералов. Незнакомый молодой джура [93] уже держал моего оседланного вороного. И ведь не спросишь кличку лошади! Окружающие не поймут.

93

Оруженосец и слуга казацкого старшины.

Наше путешествие по городу сразу началось с неприятностей. Сначала мы встретили пьяных казаков. Трое всадников, покачиваясь, ехали по улице и орали песню:

Мы в фортеции живем, Хлеб едим и воду пьем; А как лютые враги Придут к нам на пироги, Зададим гостям пирушку: Зарядим картечью пушку…

– Вам ли не доносили мой указ о запрете пьянства?! – не выдержал я, дернув за узду коня ближайшего казака.

Генералы двинули своих лошадей и прижали пьяниц к дому.

– Царь-батюшка! – молодой парень с огромным чубом прижал руку к сердцу. – Ну как не выпить? Такая же виктория! Век люди помнить будут.

– Чья сотня? – поинтересовался я.

– Полковника Лысова, – повесил голову парень.

– Слезайте с лошадей, сдавайте оружие. Вы под арестом на два дня… – я кивнул джуре, что нас сопровождал: – Где гауптвахта знаешь?

– Да, царь-батюшка!

– Веди.

Генералы подкрутили усы, но ничего не сказали. Спустя четверть часа мы были возле приземистого серого здания. Овчинников постучал в дверь, и к нам вышел… каторжник Хлопуша. Его заклейменное лицо озарила страшная улыбка. Арестованные казаки дружно выдохнули.

– А я тут, ваше величество, заселился, обстраиваюсь. Капрал-то местный сбег.

– Раз так, принимай пополнение, – я ткнул ногайкой в сторону пьяниц. – Запри их до послезавтра. Пусть протрезвеют. Вот тебе человечек в помощь… – я кивнул на джуру.

Хлопуша поклонился, молча схватил казаков за шиворот и потащил к себе. На улице почти стемнело, генералы разожгли факелы. Я же повернулся к Овчинникову:

– Андрей Афанасьевич, надо на ночь разъезды по городу пустить. Будь любезен, распорядись!

Мы отправились дальше, и я даже не удивился, когда уже на следующем перекрестке мы столкнулись, судя по малахаям, с двумя башкирами, которые тащили в четыре руки расписной сундук. За ними бежала растрепанная простоволосая молодая девушка в разорванной душегрейке. Она цеплялась за ящик, азиаты ее со смехом отталкивали. Увидев нас, девушка повалилась на колени, закричала:

– Ой, родные, государи мои!.. Спасите! Я ж невеста… Это ж мой сундук, с приданым!

Башкиры бросили сундук, схватились за сабли.

– А ну на колени перед царем, сучьи дети, – закричал Творогов.

– Встань, милая, – я слез с коня, подхватив девушку под мышки, поднял ее, как перышко. – Как тебя звать-величать?

– Марья.

– Искусница? – пошутил я.

Тем временем Творогов и Овчинников наезжали конями на башкир. Те достали сабли и отходили к стене дома. Я пожалел, что, почистив пистолеты, так и не зарядил их. Все некогда было. Да и охрану надо было взять, а не надеяться на генералов.

– Что будем с ними делать? – Овчинников передал свой факел Творогову.

– Руби их к псам! – я решился посмотреть, чего стоит Андрей.

И тот показал класс. Дал шенкелей жеребцу, тот с места прыгнул вперед. Я даже не заметил, как в руках привставшего в стременах генерала оказались сабли – так быстро он их выхватил. Чирк, чирк и башкиры валятся на землю, хрипя и зажимая горло.

Девушка визжит, по земле течет кровь.

– Любо, Андрей Афанасьевич! – одобрил Творогов, светя факелом. – Кончаются.

Глава 4

Конец дня проходит стремительно. Я пытаюсь успеть везде и нигде толком не задерживаюсь. На объезде, захватив с собой Марью и ее сундук, мы сначала посещаем местный госпиталь. Два полковых врача не сбежали и даже перевязали раненых. Делаю себе еще одну пометку в памяти поговорить с эскулапами. Отворять кровь больным – это совсем не то, что лечить болезни.

Разговариваю с ранеными казачками, одариваю их золотыми рублями. Пугачевцы довольны. Заехав в казармы и проведав сотни, осматриваю тюрьму. Тут распоряжается Чика.

– Всех заперли пока по камерам да казметам. Офицериков, да с пару сотен солдат ренбурхских. Еле влезли.

– Так много? – удивляюсь я.

– Сдались на твою милость. Готовы присягу дать.

– Все завтра, – я от усталости уже валюсь с ног, а день-то еще не закончился.

После тюрьмы нахожу разграбленную лавку золотых дел мастера. Грустный чернявый мужичок, в чьем виде легко угадываются семитские корни, встречает нас поклонами. Не ропщет, не ругается. Имя у мастера, впрочем, оказывается вполне русское – Авдей. На грозный вопрос Овчинникова, который при чернявом оттирает кровь с сабель, «Не выкрест ли ты?» Авдей обреченно кивает головой. Ясно. Евреям в Россию въезд запрещен. Но если ты отказался от веры отцов, крестился… Многие двери перед тобой открываются.

Я компенсирую мастеру разорение лавки, выдаю золото из запасов губернатора. Пытаюсь договориться об изготовлении отличительных знаков. Надо как-то выделить моих начальных людей. Авдей обещает что-нибудь придумать. Обсуждаем внешний вид знаков. Мастер смотрит на меня печальными глазами, в которых видна толика удивления.

– Такового я еще не делал. Но у меня остались в тайничке, царь-батюшка, заготовки медалек для Вольного экономического обчества. Оренбургские чиновники заказали. Из них могу изделать по твому слову.