"Фантастика 2025-108". Компиляция. Книги 1-28
Шрифт:
– Молодец, казак! – хлопнул я Речкина по плечу. – Далеко пойдешь.
– С тобой, царь-батюшка, хоть на край света, – лихо ответил «пират».
После того, как чиковские получили жалованье, дружно проорали «бог и воля», на площади по десяткам выстроился оренбургский полк. Местных набралось всего две сотни, и пришлось им дать столько же башкир, а также пообещать, что все новые казаки в первую очередь будут верстаться к Мясникову. В последний полк – Пречистенский – собирали с бору по сосенке. Во-первых, казаки с Сакмарской линии, а также из крепостей. Во-вторых, иррегуляров из калмыков и киргизов-казахов из младших,
– Останешься пока для оренбургских дел, – успокоил я Шигаева. – В губернии надо поддерживать порядок, а войск у Творогова поначалу много не будет.
– Тяжко будет, – вздохнул Максим Григорьевич, – людишки новые, непроверенные.
– Отдам тебе гвардейцев Мясникова. – Я оставался практически без личной охраны, но Оренбург того стоил. – Сделаешь их есаулами да хорунжими. И пошли сразу разъезды в сторону Казани, Яицкого городка и Уфы. Сегодня же!
– А нам что делать? – смотр закончился, и полковники с генералами столпились вокруг меня. – Куда нас пошлешь?
– Осадите, казаки! – укорил я военачальников. – Нам еще пешцев верстать.
Желудок жалобно заурчал. Харлова уже два раза присылала Машу звать обедать, но смотр затягивался. Полковники демонстрировали друг перед другом знание тонкостей и деталей амуниции и вооружений казаков, спорили и даже местничали. Приходилось ставить на место.
– Тимофей Иванович! – я обернулся к Подурову. – Собирай на площадь через два часа крестьян и офицеров. И не забудь есаулов, что мы отобрали из полков.
– А пленных солдат? – поинтересовался генерал. – Они так и сидят под караулом в казематах.
– Их тоже давай… – я тяжело вздохнул. Предстояло самое трудное. Создать пехотные полки.
– Чика, где часы? – я поманил Зарубина пальцем. – Заначил?
– Эх, царь-батюшка, – вздохнул полковник, – грех тебе так молвить. День и ночь за тебя стараюсь, утречком ныне по часам встаю.
Я лишь качаю головой, убираю золотую «луковицу» в карман.
– Найдешь мастеров-столяров мне, а также охотников местных. Промышляет же кто-то зверя здеся зимой?
– Промышляют, – соглашается Чика. – Все исполню!
Зайдя в дом, в жилую часть, я слышу крики на втором этаже. Мимо переглядывающихся постовых поднимаюсь по лестнице – в одной из комнат губернаторша в пышном синем платье хлещет по щекам плачущую Машу.
– Говорила я тебе? Говорила?!
Тут у меня крышу-то в конец и сносит. Наваливается все сразу – смерть в пещере, чужое тело, новая эпоха… Я хватаю губернаторшу за волосы, валю ее на пол. Она визжит, Мария плачет. Сбегаются дочери Елены Никаноровны, Харлова с братом Колей.
Я тащу за волосы воющую женщину вниз по лестнице, за нами бегут все остальные.
– Петр Федорович! – Харлова хватает меня за руку, я отталкиваю ее. Вот мы уже на первом этаже, а вот и подвал. Он почти точно такого же размера, как и в служебной части. Только вместо казны, как я правильно догадался, тут расположены какие-то хозяйственные службы. Постирочная, погреба с бочками…
– Вот, мадам, – я поднимаю орущую губернаторшу на ноги, сую ее головой в таз с теркой для белья, – тута твое место! Запомни как следует!
В буквальном смысле вожу лицом по стиральной доске. Тут уже все присутствующие просто повисают у меня на руках, умоляют отпустить Елену Никаноровну. Даю себя уговорить,
отпихиваю рыдающую губернаторшу. К ней тут же подбегают дочери.– Узнаю, что взялась за старое, – я специально не уточняю, что имею в виду, – пеняй на себя! Жить и есть будешь здесь. На чистую половину дома не заходить!
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь, поднимаюсь по лестнице. Куда идти-то? Иду в гостиную, усаживаюсь за накрытый стол. Опять стоит бутылка с вином. На сей раз шампанское. Убираю со стола вниз, перевожу дух. Если каждый такой стресс запивать алкоголем, так и спиться можно. Мои мысли скакнули на казачков. Вот запретил я войскам злоупотреблять, а как дезинфицировать воду? Раньше добавил вина и порядок. Кочевники опять же кумыс пьют. Им-то поди запрети. Казаки и то через пень-колоду слушаются.
Тихонько заходит Харлова. Сегодня девушка опять надела траурное платье, да еще и черный платок накинула на плечи.
– Подавать на стол?
На меня не смотрит, разглядывает пол.
– Осуждаешь?
– Кто я таковая, чтобы осуждать царей-амператоров? – вдова явно кого-то передразнивает. – Простая столбовая дворянка…
В гостиную заходит припудренная Маша. В руках у нее дымящаяся супница с половником внутри.
– Извольте откушать, царь-батюшка, Петр Федорович, – Мария мне грустно улыбается. На щеках у девушки появляются милые ямочки. Я с трудом отвожу взгляд от ее высокой груди, что виднеется в декольте платья.
– Маша, а ты чьих будешь? – я, не обращая внимание на Харлову, принюхиваюсь к супу. – Местная?
– Я пойду? – Харлова развернулась к двери.
– Нет! Пообедаем все вместе. Присаживайтесь, девушки.
– Я не девушка! – вскинулась вдова, садясь справа от меня. Ах, да. Как же я забыл. Девушка тут – это не вопрос девственности, а вопрос социального статуса. Харлова была замужем. Супруг погиб, но ее статус все равно выше Машиного. У той вон даже коса имеется. Все как положено.
– Я пришлая, с батенькой из Санкт-Петербурга приехали. Он бывший императорский гоф-медик. Дежурил и в Гатчине, и в Зимнем…
Девушка замялась, присела на краешек стула слева. Взяла из стопки тарелку. Налила дымящегося супа сначала мне, потом Харловой.
– Себе тоже накладывай. И как вы оказались в Оренбурге?
– Батюшку сослали, – Маша повесила голову. – Ее величество… – на этом слове девушка вздрогнула, испуганно посмотрела на меня. Я молчал, и она продолжила: – Изволила кататься на санках с катальной горки в Ораниенбауме. Упала и сильно ударила локоть. Батюшка дежурил в тот день, лечил императрицу мазями. А ей хуже стало, рука болит дюже. Лейб-медик Роджерсон нашептал что-то Екатерине Алексеевне. На нас наложили опалу. Отняли дом, выслали сначала в Симбирскую губернию, потом сюда.
Харлова сочувствующе посмотрела на девушку.
– Но батюшка не отчаивался, – Маша даже не притронулась к своему супу. – Устроился при полковом гошпитале, много работал… Матушка заболела прошлым годом горячкой, умерла. Остались мы вдвоем.
– А медиков, что я видел вчера в гошпитале там, это…
– Его помощники и ученики. Отец часто их ругал коновалами.
– И где же ваш батюшка? Как его, кстати, зовут?
– Викентий Петрович Максимов, – девушка еще ниже опустила голову, слезы начали капать в суп. – Пропал после штурма. Он на валах был, раненых пользовал.